одного презрительного взгляда, но его уши стали расти на глазах и превратились в ослиные.
Царь в ярости бросился прочь, понимая, что он больше не станет прежним, Аполлон был мстителен и жесток, и правильно делали те, кто с ним даже не связывался. Сам же Мидас еще и не представлял себя в новом облике, он просто понимал, что с ним случилось что-то ужасное, очень страшное.
Но слушатели наслаждались музыкой и успели забыть о несчастном царе-правдорубе.
Сатир понимал, что защитников у него больше не найдется, если кто-то и полюбил его музыку, и тогда он ни в чем не признается. Арес стал яриться еще сильнее.
– Раз нет сил у тебя его победить, шкурой своей за это заплатишь, несчастный. Вот это и стало наказанием, Аполлон даже не посмел ничего добавить.
ГЛАВА 25 МОНОЛОГ ПАНА
А тем временем только Пан, который ничего не боялся, и был одним из молодых богов, и мог сказать свое веское слово:
– За зависть, наверное, надо платить, только не своей шкурой, наказание не соразмерно с преступлением.
Понимая, что должно случиться, Музы и Нимфы и дриады разбежались, кто куда. Искра жалости мелькнула в душе и тут же погасла.
– Пусть рассчитывается за свою дерзость, – понимая, что станет посмешищем, если отступит.
Феб спокойно следил за тем, как совершается наказание, и при этом он и глазом не моргнул.
– Он жесток, как никто в этом мире, – говорили потом о том, что произошло, но только Музы и могли это помнить долго и упорно.
– Он так прекрасен, как никто в мире, – тут же отвечали Клио другие музы, и это тоже было правдой.
Музы думали о хорошем, постарались забыть обо всем скверном, что случилось с ними.
До сих пор Пан относился к брату благосклонно. Но он увидел, что было сотворено с сатиром, и возмущался теперь сильнее, чем другие. Даже когда появилась Артемида, он не собирался сдерживать ярости.
– Ему все дано, талант, красота, сила, весь мир остается у его ног. А с несчастного сатира, кроме шкуры и взять было нечего, и надо было такое устраивать, да он остановить должен был без башенного Ареса, а не потакать ему в его жестокостях.
Артемида слушала Пана молча, тот был ей ближе, чем жестокий братец, но если она его не защитит, то ведь больше некому.
– Ему с рождения пришлось защищаться, вот он и стал таким жестоким.
– А ты видела, что с сатиром стало, почему в нем совсем не осталось сострадания к тем, кто слабее?
Артемида защищалась, ведь и сама она вовсе не была добра. Да, ей было жаль сатира, но она ничего не стада бы для него делать, жалость унижает, а она хотела оставаться сильной и мужественной, иначе в лесах не выжить. Но вскоре Артемида и сама узнала Аполлона значительно лучше, ей пришлось с ним обо всем поговорить.
№№№№№№№№
Феб,
