меня скрывает. Может, другую любит, – разочарованно подумала она, – может, другую любит и не хочет говорить. Мысли не давали ей покоя В душе ее рождались противоречивые вопросы, однако, все эти вопросы так и оставались без ответа. Но было ясно одно: над их любовью собирались черне тучи… Карен, конечно, некоторые вещи скрыл от Анаит, и скрыл не только из-за того, что не хотел причинить ей боль, а потому, что сам он, Карен, не может, пока, достаточно воспринять суть произошедшего. За несколько минут до того, как идти в школу, у ворот его остановил отец.
– Иди сюда, – сказал он, – мне нужно с тобой поговорить.
При достаточно невыдержанном характере отца, чересчур спокойный его тон насторожил Карена.
– Ты куда это направился? – спросил отец, доставая из кармана мятую пачку "Беламор-канала". – Опять идешь в школу?
– Да, готовимся к выпускному вечеру.
– Чересчур долго вы готовитесь к этому вечеру, – сказал отец, зажигая папиросу и прищуриваясь, выпуская дым вверх.
– Школа тоже не маленькая, – улыбнулся Карен, догадываясь, что про школу отец спросил просто так, между прочим, а главное еще впереди. И Карен внутренне напрягся, готовый к любому сюрпризу.
– Это правда, – согласился отец. – Что правда, то правда. – Не спеша, он затянулся папиросным дымом, потом, легким кивком головы показал на прошлогодний пень. – Садись, дело у меня к тебе.
Карен сел на пень напротив отца, лицо у того вдруг сразу окаменело.
– Что за дело?
– Значит, такое дело, сынок, мне не очень нравится, что тебя каждый день видят с этой…как ее зовут…с дочерью Сурена.
– Ее зовут Анаит, – напомнил Карен. – А что она тебе сделала?
Отец потемнел, недовольно бросил папиросу и раздавив ее каблуком, заорал:
– А что должна делать? Ну, что она должна мне сделать?
На первый взгляд, кажущийся бессмысленным этот вопрос, все же содержал в себе тонкий намек, но Карен сделал вид, что он этого не заметил, безразлично дернул плечами, теперь уже демонстративно поглядывая на часы.
– А может, не нужно об этом, папа, в другой раз.
– Боюсь, потом будет поздно.
– Если так… то и сейчас уже поздно.
Это было сказано с такой дерзкой сдержанностью и холодной уверенностью, что отец на минуту растерялся, но моментально собрался, яростным взглядом глядя на сына, прошипел:
– Ты что это, из пустого в порожнее болтаешь, сукин ты сын, опозорить хочешь нас перед селом …
– Не бойся, отец, ничего не было, – перебил его Карен с усмешкой, – просто хотел сказать, что я люблю Анаит, и ее ни на кого не променяю. И если когда-либо женюсь, то только на ней.
Карен услышал шаги и сразу узнал: это были шаги матери. Мать остановилась, но пока молчала. Однако, Карен хорошо знал ее характер, она вначале в разговоре оставляла первенство за мужем, но вскоре это забывалось, и она уверенно и достаточно удачно занимала главную роль в семье. Так было и на этот
