мыслями Иноземцева завладевал внук Лессепса – уж слишком близко к сердцу доктор воспринимал сей воспитательный процесс. Все ждал и взвешивал, наблюдал и готовился неведомо к чему. Сам себе боялся признаться, что ничего путного из этой затеи не выйдет. Одно оставалось – надеяться, что юноша начнет совсем изнывать со скуки и забросит мечту стать химиком до лучших времен или уж насовсем, как его дед того желает.
Так и провели несколько месяцев – один упрямец испытывал другого. Голова Иноземцева постепенно и помимо его воли заполнялась совершенно ненужными сведениями. Его ученик был редким болтуном – вероятно даже, именно это наводило на Ивана Несторовича смертельную тоску – и четверти часа Ромэн не мог усидеть в тишине, и десяти минут не мог выдержать научных объяснений. Если бы Иноземцеву платили за то, чтобы он помог постичь хоть в малой степени азы того предмета, что давал, а не наоборот, то он уже через неделю, не раздумывая, выставил бы Ромэна вон за неимением никаких способностей. Но мальчишке не хватало одного маленького шажочка, чтобы понять, что тщания над учебниками напрасны. Он думал о чем угодно, только не о химии, но продолжал упорно являться к Иноземцеву, изводить его, упирая на то, что вот весна закончится, и я возьмусь за ум, вот летний зной минует, и я обязательно стану прилежней. Вместо уроков Иван Несторович порой внимал одной пустой болтовне вперемешку между тремя-четырьмя минутами обучения.
Заочно он перезнакомился со всеми Лессепсами, побывал в Египте, узнал о правителе Исмаил-паше, его сыне Тауфике, много таинственных тонкостей в строительстве каналов, о каких-то коварных инспирациях, обо всех самых знаменитых анархистах светского мира Парижа, даже о некоторых тайных обществах, узнал об месье Эйфеле – инженере, сконструировавшем ту красавицу-башню, – он был лучшим другом Лессепса-деда, оказывается, и к каналу руки приложил, о его бесстрашной племяннице, которая ведет все записи дяди, чертежи и живет с ним на третьем уровне этой самой башни, где у инженера кабинет, жилые комнаты и лаборатория.
– Мадемуазель Боникхаузен – самая отчаянная девушка из тех, кого я знаю. Именно она вдохновила меня заняться наукой. – О племяннице месье Эйфеля Ромэн говорил с особым жаром и вопреки некоторым недовольствам своей семьи имел намерения на ней жениться. Иноземцев с непроницаемым выражением лица и частым поглядыванием на часы слушал юношу, в уме подсчитывая, сколько времени он сегодня отведет на очередную лавину новостей, парижских сенсаций и восторженных рассказов о запершей себя в башне, чахнущей над чертежами невестой.
Последнее Иноземцева даже удивило, он и мысли допустить не мог, по утрам любуясь «Железной дамой», что там, внутри, можно жить. Ведь когда он был на Выставке, едва нашел смелость подняться на первый этаж и через минуту сбежал оттуда, всем телом ощутив, как ходит ходуном под ногами пол башни. Как же, должно быть, шатко на втором и третьем уровнях сего строения! Конечно же, при строительстве
