вдевал в штопальную иглу новую нитку, средняя дочка ловко отняла у коричневого щенка отцовскую футбольную бутсу, которую пёсик незаметно для всей семьи последние полчаса грыз под столом.
Инженер Сняток предпочёл признаться:
– Да, баня будет… Обязательно.
Одна из девочек, та, что до сих пор молча читала, отвлеклась и вслух процитировала строчки толстого учебника:
– «В водах, окружающих тропические острова, водятся акулы, ставриды и рыба-марлин…» Папа, а какая она из себя, эта рыба-марлин?
Инженер Сняток с глубочайшим вздохом, вне всякой надобности и очерёдности ещё раз откусил длинную нитку, отложил в сторону не до конца заштопанный носок и мечтательно улыбнулся в пространство:
– Рыба-марлин, девочки, она такая… такая… Она волшебная и очень большая.
Низкое вечернее солнце по-суриковски продолжало пронзительно блестеть в маленьких окнах старого деревянного домика, когда к его заснеженному крыльцу подошёл молодой стройный Священник в рясе, в чёрном пальто и с рюкзачком за плечами.
На тесном крыльце он принялся старательно обметать веником валенки от снега. Раздался звон далёкого колокола, священник чутко поднял голову, присматриваясь, и начал истово креститься поверх крыши.
Опять же в этом самом городе, в общежитской комнате текстильного техникума в эти минуты было сильно и ароматно накурено.
Возле компьютера, ничего не созидая, а просто устало сгорбившись, сидел Молодой – неряшливый человек студенческого возраста. Двое похожих на него юных людей развалились на диване, наслаждаясь дымом самокруток. Вспомнив что-то явно приятное, Молодой взбодрился.
– На, Вован, держи, тяни сам, я больше не хочу… Представляете, мы завтра с заводскими мужиками в футбол рубимся, главная игра за весь год! Прикинь, двадцать раз они нас сделали, двадцать раз мы их надрали. Завтра контровая, последний матч сезона. Придёте посмотреть-то, а?
– Чо там смотреть… Небось опять на пиво играть будете.
Из вечернего городка толпами разъезжались, справив за день все свои неотложные городские нужды, жители окрестных сёл.
И со стоянки районных автобусов на местном автовокзале, откуда отправлялись по заждавшимся их домам крестьяне-труженики, хорошо были видны многочисленные жёлто-золотистые церковные маковки.
На тёмном утоптанном снегу было сильно намусорено семечками, но, невзирая на санитарные, гигиенические и прочие неудобства, около старенького микроавтобуса с удовольствием разговаривали двое.
Таксист – чудовищно небритый мужчина в кожаной куртке, в тельняшке, похожий на могучего доброго разбойника, подробно и аргументированно беседовал со старичком, который держал в руках свежекупленный батон.
Таксист, не прерывая плавной и интересной речи, вытер тёмной тряпицей свои не до конца вымытые, окровавленные ладони и спрятал внутрь микроавтобуса, завернув в ту же самую тряпку, два огромных окровавленных
