папа говорил, по-марксистски, но слова его звучали диссонансом, он зарабатывал штрафные очки…
Особенно противно было папе выступать оттого, что к этому времени он все знал и понимал: и что врачи не враги, и что членов Антифашистского комитета расстреляли ни за что, скорее всего, из-за мелкого раздражения Сталина, и что все политические процессы инспирированы. И что все, что происходит – паранойя. Что человек с безграничной властью, узурпатор, стоящий во главе великой страны, давно и серьезно болен. От природы безмерно жесток и к тому же страдает паранойей; что жестокость и злоба Сталина – от темного страха, а страх тем больше, чем больше людей по его приказу убито, и что паранойя – болезнь очень многих диктаторов… Иродова болезнь… И что на евреях Сталин хочет отыграться, потому что его переиграл Бен-Гурион106, или из-за того, что евреи слишком бурно приветствовали Голду Меир107. И что дело врачей затеяно было Берией, использовавшим темные страхи Сталина, хотя Берия вовсе не антисемит, зато великий интриган – этому страшному человеку просто нужно было убрать Абакумова108 и, быть может, еще важней, отвести от мингрельского дела109, то есть спасти себя за счет евреев.
И еще папа знал, хотя, быть может, до чего-то докопался позднее, – связи у него были обширные, даже в ЦК, а главное, очень глубоко он умел анализировать, – что в Кремле сподвижники грызутся вокруг трона тяжело больного Сталина, перенесшего два инсульта, а Сталин на самом деле боится врачей – возможно, со времени суда над Плетневым и Левиным110, и что у Сталина действительно есть основания бояться: он сам убил Фрунзе с помощью докторов111.
Папа, конечно, не хотел выступать, не хотел участвовать в этой грязной кампании, но приходилось – из-за Голубова.
Голубов, красный иезуит, как называл его папа, мало похожий на бывшего пролетария, скорее на старорежимного интеллигента из недоучившихся студентов, старавшийся всегда держаться в тени, возможно, из-за того, что был из Ленинграда, однако вовремя улизнул112. Голубов долгое время работал в аппарате у Жданова113 и оттого считал себя крупным специалистом в вопросах идеологии, любил выступать на закрытых совещаниях и писать статьи, однако не слишком грамотный – папа не раз убеждался, что этот теоретик почти совсем не читал Маркса, да и Ленина знал плохо, и что знакомство Голубова с марксизмом ограничивалось в основном Кратким курсом и текущими статьями в газетах. Вскоре после смерти Сталина Голубов стал первым секретарем и захотел, чтобы папа написал за него диссертацию. Но это – потом, папа и сбежал из Ярославля из-за Голубова, его тяготила эта странная новоявленная дружба, а в те дни перед смертью Сталина именно Голубов принудил папу ездить на митинги и выступать. Мол, должен каяться за все еврейство…
Так и выходило: папа стоял на трибуне, не один, но словно пустота по сторонам, словно его казнили,
