style="font-size:15px;"> А он не унимается.
– Ну, посмотри на мужчину за тем столиком, думаешь, он жив?
Не знаю, человек поднимается и идет куда-то, вероятно, скорее жив, чем мертв, ведь он двигается, смотрит на красивую женщину, облизывается, думает: «Мне б такую».
– А вот это девица, – не унимается философ, – думаешь, она что-то чувствует, мы все для нее не бесцветные тени? Она не наткнется на тебя, когда пройдет мимо? Но в ней с самого начала не было никакой жизни.
Я понимаю, что сейчас он мне расскажет какую-то историю, чтобы доказать собственную правоту, потому что я не особенно ему верю, хотя в глубине души подозревают, что он прав. Просто озарение какое-то. Хотя в голову это все-таки не укладывается.
– Понимаешь ли, в чем дело, – начинает он, – мы привыкли думать о том, что при рождении, когда младенец делает первый вдох, душа в него вселяется, кто-то говорит, что она появляется еще в утробе матери, когда плод начинает шевелиться, а здесь только просыпается окончательно.
– А это не так?
– Это так, – соглашается он, – интересно то, что происходит потом с душой, которая принадлежала уже дюжине людей до нас и накопила столько всего в своей оболочке, как она приживется на этот раз, как будет развиваться, сможем ли мы ее оживить окончательно, чем наполним, сделаем ли своей или она будет отторгнута.
– И что же происходит?
– Вот и происходит развитие, она должна попасть в это время, в это пространство, она должна комфортно себя здесь чувствовать и развиваться, а не сбежать от нас, как неверная жена, к другому мужчине. Ты думаешь, что такое клиническая смерть, как ни побег души из тела? Если найдется подходящая душа поблизости и успеет вселиться в еще не остывшее тело – человек оживает, если же нет, то, увы….
– Не повезло бедняге…
– Недаром, люди, которые возвращаются назад, не любят рассказывать о пережитом, а если рассказывают – одно и то же, о коридоре, свете, то, что они наверняка до этого читали или слышали от других. А на самом деле ничего они не помнят и не знают, сбежавшая душа вряд ли вернется назад, а совсем другая только пытается прижиться в этом теле, она ничего о нем не ведает, все начинается сначала, вот и молчат, бедолаги.
– Но ты говорил о живых людях, у которых мертвые души, – напомнила я ему, капризно поджав губы.
– Да, конечно, прожил человек половину жизни в тумане, ничего не хотел, ничего не делал, что же ты думаешь, душа еще жива у него? Нет, формально, она может и трепыхается, но это мертвая душа. Ведь люди порой умирают еще задолго до своей физической смерти, им не обязательно для этого лежать в коме и не шевелиться. Он может и шевелиться, но душа уже точно мертвая.
– И что же делать? – спросила я, вспомнив все больные вопросы наших революционеров, которых разбудили несчастные декабристы.
Он молчал, разглядывая кого-то, наверное, пытаясь определить,
