без спроса удрав спасать Гая и Яську и за Венком, Ярун сказал ему примерно то же самое, фактически – оставил одного. И Сташка едва не подох. Значит, то первое проклятие все еще работает? Или Ярун каждый раз награждает новеньким?
Вот стряслось же. Снова сказал: «Подыхай». Сказал: «В ничто и в никогда»… Отказался. Отвернулся. Оставил.
Помогать выжить… Помогать не будет… Потому что тому червяку, что внутри Сети – выживать не стоит. Потому что ничего не осталось от того живого Кузнечика… Только искусственная, восстановленная из космической пыли оболочка. Голем.
«Иди в ад», – сказал Ярун.
«В золу».
«В ноль».
Ярун прав. Он ведь никому не нужен сам-то по себе… Он сказал как? А, «ублюдок с Нижнего двора»… Ну, ведь это правда.
Другого себе родит, хорошего…
И как теперь? Зима-то ведь скоро, этот проклятый новый год… Сейчас ведь уже весна кончилось, лето уже… Самому ведь не выжить… Он и не знает – как… Да он вообще жить не умеет, прав Ярун.
Да и ради чего теперь… Если Ярун прав… Ну да, разве он, Сташка, человек? Он – восстановленный протокол Сети… И жить ему как человеку, нечем и незачем… настоящий он был нужен только Яруну. Но настоящего его, говорит Ярун, и на свете-то нет…
Ладно, пусть. Все забыть. Надежды нет. Все. Успокоиться и забыть это все хорошее, что было. Забыть, что еще живой и хочется выжить. Надо работать.
Надо о Мистериях думать, о Кааше, а не о проклятии… Что будет, то и будет. Первый раз, что ли… Умирать не страшно. Нет, страшно. Ну и что.
Несколько дней было больно, по ночам он не спал, а если спал, то снилась всякая страшная бесцветная дрянь, да и днем жил он будто в каком-то прозрачном черном сне. Потом, когда приснилось, будто Ярун унес его, уже мертвого, в какой-то подземный лес и бросил там в бездонную сырую яму, состояние боязливой одури разом прошло. Чего бояться, когда уже в яме лежишь. Никто не достанет… Это в первый день он считал Яруна предателем – но, преодолев потрясение, его понял. Да и не в Яруне же дело, а в нем самом.
Ожидаемые гости не приехали. Ярун хотел скрыть воцарившуюся атмосферу от чужих, а суть разрыва – и от близких. А вообще-то после этого разговора Сташкина жизнь внешне почти никак не изменилась. Даже немного легче стало, потому что не было чужих и веселья. Сташка вел себя безупречно и вежливо, выполнял обычный – и возрастающий день ото дня объем работы, с малышом играл, но, конечно, рот закрыл. И водяные дворцы не строил и к барабанам не подходил. Доверие к жизни прошло, как болезнь. Да и вообще, жизнь… Тоже прошла. Осталась только работа. Все надо успеть: провести Мистерии и найти Кааша.
К Яруну на всякий случай не приближался. Если тот подзывал, подходил осторожно, и чтобы метра два-три оставалось до этого страшного громадного человека в черном. Да, страшного. Очень. Но это просто гнилая нервная система всего боится: пугало даже, что Ярун, когда думал, что Сташка не замечает, всматривается так пристально, брезгливо и холодно,
