что все это в основе своей есть апология и «косметика» невозрожденного мира. Монах видит под этим нечто другое: под внешней красотой плоти он видит кости скелета, образ смерти. Мир называет страсть любовью. А монашество говорит, что страсть – это вовсе не любовь. Это темное влечение, и, напротив, только победа над страстями может открыть человеческое сердце для настоящей любви. И когда мир слышит призыв монашества к борьбе со страстями, то ему кажется, что изо рта у него хотят вырвать некий лакомый кусок, и потому он ненавидит людей в черных мантиях, клобуках и рясах.
Мирским людям[2] кажется, что монашество хочет заковать человека в некие духовные цепи и сделать мир тюрьмой. А монашество считает, что мир и есть – темница для человеческого духа и только свет Христа дает истинную свободу. Мир полагает, что мудрость и ум – в многообразии знаний. Самыми умными людьми мир называет тех, у кого эти знания достигают энциклопедического объема. Монашество учит, что это многообразие знаний является оземлением ума, рассредоточением мыслей и потерей самого главного. С точки зрения монашества, истинно мудр тот, кто познает абсолютную мудрость Бога. Многообразие знаний похоже на огромный ящик с различными предметами, который человек несет на своих плечах, а познание Бога – единственный, драгоценный, дивный алмаз.
Мир представляет себе религию только лишь как катехизаторство и оглашение, или как философию, искусство, отождествляя ее то с одним, то с другим. Мирские люди стараются доказать существование Божества внешними аргументами. Монашество считает эти внешние доказательства и эту полемику недостойными религии и Бога. Ибо религию нельзя доказать. В религию можно включиться. И Бог Сам открывает Себя тем, кто стремится к Нему. Поэтому монашество – это вертикальное движение ввысь; это – молитва, очищение сердца. Мир не понимает, что без очищения сердца не может быть Богопознания. Мир не понимает, что вне молитвы человеческая душа не может приблизиться к Богу. Мир хочет познать Бога извне, в определенных интеллектуальных и даже исторических категориях. А монашество смотрит на религию как на таинственную встречу человеческого духа с Богом в глубине сердца, жаждет и ищет этой встречи. Мир почитает счастьем наслаждения, меняющиеся, многообразные, яркие ощущения. Монашество утверждает, что только при подавлении этих ощущений человек может почувствовать Бога как свет и покой души. Для мира динамичная, эмоциональная жизнь – это возбуждение, вдохновение, опьянение чувствами. Монашество говорит, что все это принадлежит земле, что в экстазах и в энтузиазме нет истинной благодати. Благодать Божия нисходит на человека как некий высший, небесный мир.
Голос Бога слышится в сердечной тишине. Если человек, не победивший в себе мир (опять же словом «мир» я пользуюсь здесь в евангельском смысле, то есть имея в виду мир как невозрожденный дух), религиозен, то он усматривает свое спасение в личном подвиге и как бы сам начертывает для себя путь к
Говоря о мирских людях, автор имеет в виду не вообще всех людей, живущих в миру. Конечно, нет. Здесь слово «мирские» нужно понимать в том же ключе, что и слово «мир», как объясняет его значение о. Рафаил выше.
