моей персоны, удалился к себе в кабинет. Он был хороший врач, он был добрый и порядочный, я в этом убедился лично, но что он мог сделать…
Придя в себя (а это, по словам врача, было уже хорошо), я почти сразу определил состояние, в котором нахожусь: во-первых, у меня не получилось словесно уточнить место своего пребывания, а во-вторых, я понял, что тело моё почти не слушается моей головы. Когда еле-еле свернув голову влево, я увидел капельницу, а чуть далее мужика на койке, всё стало на свои места – это была клиника, а я был её пациентом. Даю слово, я не испытал страха в этот момент, он придёт много позже, уже дома, а сейчас в голове стучала одна однословная мысль: «Курить!» С этой мыслью я пролежал довольно долго: мне уже поставили новую «бутыль», и совсем молоденькая медсестра мне миленько улыбнулась. Уже началась программа «Время» (кому-то принесли телевизор) когда вдруг до меня дошло, что если в зубах не окажется сигареты, я просто умру. Мозги стали соображать остро и анализировано. Почему в тот момент около меня никого не было, выяснилось, когда мама пришла ко мне на следующий день: она сидела дома с сестрой и ждала звонка из больницы, а сестра боялась оставить её одну.
Я был один. Нехотя, но правая рука всё-таки поползла к левой, и я резко выдернул иглу из вены. Сосед со словами: «Ты чё, дурень, делаешь?» – попытался встать, но я замотав головой, изобразив пальцами букву «V», поднеся её к губам, заставил его не звать медсестру. «Что, курить хочешь?» Я кивнул. «Терпи, братан. Двое суток потерпел в бессознанке, теперь пострадай. Были бы мы одни, ради Бога, а здесь, вон напротив, мужика ещё до тебя привезли, так ты оклемался, а он в коме, и рядом с ним – тоже не жилец, так что терпи.» Я высказал предположение по поводу палаты смертников и что меня надо просто довести до туалета, т.к. я и без него знаю, что в палатах не курят. Он посмотрел на меня: «Не мычи. Ты что думаешь, я понимаю по-коровьи?» Сообразив, что речь отсутствует, я резко повернулся влево, на живот и шлёпнулся на пол, больно ударившись о ножки капельницы. Из носа пошла кровь, сосед открыл рот, но не произносил ни звука ввиду охватившего его паралича. Я на автопилоте сел на задницу, взял с тумбочки пачку (его, соседа), зажигалку и пополз к двери. Будто в кино, истекающий кровью солдат, я полз через убитых, под взрывами фашистских бомб, чтобы соединить разорванный кабель связи, сомкнуть цепь любой ценой: руками ли, зубами ли, телом, живым или мёртвым, потому что от этого зависела Победа роты, полка, армии, страны. Так я полз в коридор. Немецкий солдат, отойдя от шока, перескочил через меня, выбежал из палаты и взвыл с криком о помощи гестаповским палачам. «Сестра!» – орал он из последних сил. А я полз и знал, что обязан доползти сам, потому что помощи не было и потому, что должен выкурить сигарету, пусть даже последнюю.
Подбежали обе, когда голова моя была в коридоре и стали все вместе меня тянуть обратно. Не ожидали они от меня такой прыти: я вырывался и полз дальше. Но они не понимали, что это было не сопротивление – это была
