Похожая норма закреплена и в Сводном Судебнике 1606–1607 гг.[377] В главе 150 грани 12-й этого Судебника говорится о наказании тех, кто по сговору с таможенниками будет оформлять на вольных людей подложные холопьи грамоты. Как и Указ 1557–1558 г., Сводный Судебник предписывает «тех людей и таможников казнити смертною казнью, как и головного татя».
Характеризуя головную татьбу как похищение свободного человека с целью его продажи в рабство, мы присоединяемся к гипотезе Ю. Г. Алексеева о том, что прежде всего имелась в виду продажа похищенного за границу – крымским или казанским татарам. Обращая внимание на эпоху составления Судебника 1497 г., автор справедливо замечает, что в тех конкретных исторических условиях такие действия не могли восприниматься иначе как «тягчайшее преступление», ибо «жертва головного татя теряет не только свободу, но и родину, и православную веру – похищенный становится безродным невольником на восточном работорговом рынке». Именно этим объясняется «жесточайшее наказание» за головную татьбу[378].
Аргумент Л. В. Черепнина о неприменении смертной казни к похитителям холопов, с одной стороны, никоим образом не опровергает наш вариант толкования головной татьбы, поскольку в приведенном судебном примере в качестве похищенных фигурируют холопы, а не свободные люди, а с другой стороны, данный аргумент никак не подкрепляет собственную позицию Л. В. Черепнина, которая нам кажется чисто умозрительной.
В отношении состава статьи, предусматривающей «государское убойство», почти все ученые согласны с тем, что речь идет не об убийстве государя как монарха, а об убийстве зависимым человеком своего господина. В понимании же субъекта преступления и потерпевшего единства не наблюдается. Одна группа ученых настаивает на том, что государским убойцей являлся крестьянин, убивший своего землевладельца[379]. В обоснование такой позиции Л. В. Черепнин отмечает, что в юридических актах XV в., в частности в Псковской судной грамоте 1467 г., слово «государь» часто используется в значении землевладельца и владельца крестьян[380]. Ю. Г. Алексеев, ссылаясь на памятники права, ставит под сомнение подобную трактовку, замечая, что «для крестьянина, жившего в вотчине или поместье, владелец вотчины вовсе не являлся «государем»…«Государем» владелец вотчины был только по отношению к лично зависимым слугам – холопам разных категорий». Поэтому, делает вывод Ю. Г. Алексеев, государское убойство означало убийство холопом своего господина. При этом убийца мог быть вовсе не «классовым борцом», как было принято считать в советской историографии, а обычным уголовным преступником, мстителем за личную обиду и т. п. [381]
Повышенная общественная опасность рассматриваемого преступления предопределялась двумя факторами. Главным из них было то, что убийство холопом своего господина разрушало «одну из основ всего средневекового общества, базировавшегося на строгой иерархии»
ПРП. Вып. IV. С 482–542.
См.:
См., например: История отечественного государства и права: курс лекций / под ред
См.: Судебники XV–XVI веков. С. 57.
См.:
