я, стараясь произнести эту фразу надлежащим тоном. – Конечно, я очень рад… твое счастие – мое счастие.
«В любви не может быть эгоизма», – вспомнилось мне.
– Когда же свадьба? Или еще неизвестно?
– Как можно скорее. Он хотел, чтобы я объявила тебе сначала, и если ты не хочешь…
– При чем же я тут, Женя? Ты любишь, тебя любят, вы оба счастливы… Что же я? Мне остается только радоваться за вас, и я радуюсь; а устроить свадьбу недолго. Сейчас после Рождества! У меня, Женя, хранится ваш капитал в двадцать тысяч, но я отдам вам полный отчет.
– Ох, что ты! Зачем это! Разве мы… разве я тебе не верю? Не надо, не надо! Полно, хороший мой!
И она вдруг опять обняла меня и поцеловала. Часы пробили десять.
– Ах, – спохватилась Женя, – уже десять; в одиннадцать надо ехать. Прощай же, до свиданья! Так ты рад за меня, да?
– Рад, рад!
– Хороший!
Она крепко пожала мне руку и повернулась, чтобы уйти, но задела рукавом за свой маленький портрет, стоявший на моем столе, и уронила его. Рамка раскололась, а стекло разбилось вдребезги.
– Ах, что я наделала! – воскликнула она. – И как это нехорошо! – вдруг прибавила она.
– Напротив, это прекрасный знак! – заметил я, подымая портрет. – Когда бьют что на праздниках, это очень хорошо; а ведь у тебя праздник!
Она приветливо улыбнулась и выпорхнула из комнаты.
И я остался один. Теперь я уже не мог плакать, нет, я опустился в кресло, в котором сидел ранее за работою, и так просидел в нем до зари.
Когда на другой день я вышел, меня едва можно было узнать.
– Да что с вами? Вы точно сейчас с кладбища, где оставили самого близкого человека, – спросил меня кто-то.
«А разве это не так на самом деле? – думалось мне. – Разве я не похоронил ее? Разве я не похоронил свое сердце… и свою первую любовь? Все это умерло. И она хотя еще жива, счастлива, но она уже умерла для меня…»
И вот уже семь лет пронеслось с этой декабрьской ночи. Я не знаю, где теперь она, моя Гретхен, счастлива или нет?.. Но я… я выполнил свой обет!.. Если любишь – ты поможешь ее счастию и ради ее откажешься от своего!
Я отказался. Я один теперь в этой сумрачной комнате. И в нее никогда уже не зайдет она, не раздастся ее голос… Какая темная комната! Но она не была бы такою, если бы… если бы здесь со мною была Гретхен. Не была бы и жизнь моя такою безрассветною, скучною и томительною, если бы светили мне чудные голубые глаза и ободряла бы меня ее милая, ясная улыбка… А впрочем…
1881
Николай Лесков
(1831–1895)
Обман
Смоковница отметает пупы своя от ветра велика.
Глава первая
Под самое Рождество мы ехали на юг и, сидя в вагоне, рассуждали о тех современных вопросах, которые дают много материала для разговора и в то же время требуют скорого решения. Говорили о слабости русских характеров, о
