он вытер кулаком выступившие из глаз слезы и вспомнил утро.
У одного из пушкарей – Сеньки Акимова – случились именины. Поскольку Сенька был давним другом Захара (и соседом, к тому же, по слободе), он пригласил стрельца на праздник, устроенный по этому случаю.
Пили долго и много, а под конец испанец Хулио притащил маленький бочонок кальвадоса. Напиток оказался вкусным, но вот похмелье от него было тяжким. Хотя, если разобраться, все дело не в этом. А дело в том, что Захар в нынешнюю ночь на стражу не собирался. Он должен был заступить только завтра, причем совсем в другое место. Но в самый разгар именин прибежал десятник Минька Хомяк (холуй полусотника Василия Кривого) и сообщил, что Захару сегодня придется охранять верхнюю часть старой деревянной стены. Вот таким образом стрелец и оказался на посту, хотя совсем этого не ожидал.
Захар вдруг понял, что ему стало совсем невмоготу. Он опустился на колени, на четвереньках осторожно подполз к провалу и, свесив голову вниз, крикнул, обращаясь к веселым языкам пламени:
– Хулио, мурло твое гишпанское! Эй, Хулио!
– Кто там ругается? – донесся пьяный голос Сеньки.
– Да это я, Захар, – ответил стрелец. – Меня тут старую стену сторожить заперли. У вас там случайно похмелиться ничего нету?
– У нас все есть, – ответил Сенька. – Но как я тебе подам? Взлететь мне, что ли?
– Я сейчас спущусь, – с готовностью сказал Захар
– Вот дурень! – воскликнул Сенька. – Хочешь пост бросить и отправиться за это на каторгу? Сиди уж там. А утром, как сменишься, приходи. Похмелим непременно!
– Креста на тебе нет! – разочарованно сказал Захар, и отполз к ближайшей бойнице.
Он тут же со злостью вспомнил полусотника Ваську Кривого, загнавшего его на самый гиблый пост. Разве это служба? Вон, другие стрельцы его полусотни посменно охраняют одни из городских ворот. Вот это стража! До утра спи – сколько хочешь. А как попрет народ на рынок, знай, обдирай крестьян как липку! Всегда сыт будешь и есть чем с полусотником поделиться.
Захару подумалось, что в жизни ему никак не везет. Мало того, что полк его оторвали от сытой и беспечной столичной службы, так еще и полусотник почему-то взъелся лично на него. Даже самопал запретил брать с собой на службу!
Правда, стрелец особо не горевал по этому поводу, так как огнестрельное оружие было тяжелым и таскаться с ним в мирное время совсем не хотелось. Но запрет на его ношение выглядел обидно, и потому Захар чувствовал себя опальным.
Он с досадой взглянул на здоровенный бердыш, прислоненный к стене возле ближайшего факела и, тяжело вздохнув, сказал:
– Эхма!
Вдруг что-то мягко шлепнулось возле ног стрельца. Захар пошарил руками и обнаружил небольшую медную флягу, вдетую в кожаный чехол. Он встряхнул ее, и она приятно булькнула. Снизу донесся задорный голос Сеньки:
– Эй,
