с грамоткой. А что в грамотке? Разгни и чти: маия в 21 день сошлися с крымскими людьми…
– …в ночи, и крымских людей побили… – глядя куда-то в сторону продолжил Федор.
– …и языки многие поимали… – добавил было Кудеяр, но сбился.
– …и полону много отполонили, – закончил за него брат.
– Что, уже рассказывал?
– По четвертому, почитай, разу-то…
– Ну не дунди как старая старуха! Может, и рассказывал, но дело-то славное, отчего бы лишний разок по нём не проехаться? Ладно. Доскакал я с грамоткой до Москвы да самому государю доложил, и за то он мне…
– …шапку соболью пожаловал, кою шапку я продул, с неведомыми шпынями в зернь играючи… – тихо завершил его повествование Федор.
– Молчи уже, не рви сердце, дурофей! Шапку я добрым людям подарил, не иначе. Допряма не помню. Но люди точно были добрые. И хватит об том! А по грамотке по той назначил великий государь ехать в полки с наградными деньгами отцу нашему, Щербине Васильевичу. Корабленики там золотые да португальские… целая казна. Воеводам и головам воинским, за славное их дело. Батя стонет: службу справлять надо, а сил нет: нога разболелася, никоторого сладу с ногой проклятой! Езжай, говорит, вместо меня. А я – ну как батю не почтить! Поехал с казною.
– Пропил?
Кудеяр досадливо потряс головой. Ну что еще Федя скажет? Бабьи у него ухватки, да и вопросы тоже бабьи. Не токмо братец омужичел, но еще и обабел. Что ему? Хоть бы и пропил. Если надо выпить, значит, выпить – надо!
Да ему рази ж объяснишь?
– Нет, Федя, не пропил.
Брат опять глянул куда-то в оконце, закрытое мутненькой слюдой, облепленной вечерней тьмою снаружи, и обреченно сказал:
– Значит, на бабу…
– Да отчего же на бабу-то?! Почему непременно – на бабу?! – взъярился Кудеяр.
– Ну не пропил же, сам говоришь. Так? Стало быть, на бабу.
– Да хоть бы и на бабу! Иногда и баба – вещь полезная… В общем, да, была в Коломне одна… такая… вдова купеческая… но это ж не баба тебе какая-нибудь, это ж ведьма! Истинно говорю – ведьма! Чарами взяла меня. Как на жеребца узду надела! И самая так-кая… ну вроде и что там смотреть… а поглядишь – эвона! Спелая как… ну… как…
– День сегодня постный, Гюргя. Не суй мне своих бесов да во чисты уши.
– Вечно у тебя постный день! Прямо дьякон с погорелого прихода… Я гляди-тка… четыре корабленика ей да и оставил. На шею ей. Пускай носит. Шея у ей совершенно особенная. Прямо как у…
– Всё, будет тебе, Гюргя!
И старший брат, голову склонив да нос повесив, тихо-мирно, не петушась нимало, рассказал ему, как добрался до Зарайска, до самого воеводы Дмитрия Ивановича и честно признался, до чего же хороша коломенская вдова, просто лебедь белая на облаке белом… всё! всё! больше про то ни словечка! А тот его пожаловал словом многоценным, почитай, из скатного земчуга. Мол, я свою денежку подожду, волчина серый, могу и долгонько подождать, аж до Хавроньина заговенья.
