интересно лечить и заботиться о ком-то. Наверное, я бы могла быть врачом, если бы не моя боязнь людей и если бы мне не грозила смерть от чужой крови… Или слюны… Или мочи, или желудочного сока, или околоплодных вод, или рвоты…
– Все-все! Я понял! Профессия врача тебе не подходит.
– И я подумала, что могла бы лечить того, на кого у меня нет аллергии.
– Меня?
– Сейдж, ты невыносим! Животных! Собак и кошек, лошадей и голубей, хомячков и зайчиков! Мне можно к ним прикасаться! И мне нравится к ним прикасаться. Я хочу быть ветеринаром. Что думаешь?
– Я думаю, что мне ужасно повезло с сестрой, – приобнял меня Сейдж. – Она такая добрая, умная и красивая. И любит зайчиков! Мой детектор милоты сейчас сломается к чертовой матери…
Я рассмеялась, а Сейдж продолжил:
– На самом деле я всегда знал, что ты захочешь быть ветеринаром.
– Да ладно…
– Да! Помнишь, мне было десять, а тебе пять, и ты увидела, как я с друзьями нашел в саду ежика и…
– Помню ли я, как ты помочился на бедного ежа? Да у меня до сих пор психическая травма, болван, – буркнула я.
– А потом ты зарядила мне кулаком в живот, схватила ежа голыми руками и побежала на кухню, чтобы помыть его в раковине.
– И, между прочим, исколола руки до крови…
– Но все-таки отмыла его! И потом неделю со мной не разговаривала. Я уже тогда подумал, что из тебя вышел бы отличный звериный доктор. Ну или полицейский.
– А я вот осознала это только сейчас. Удивительно, да? Родные часто знают нас лучше, чем мы сами… Что ты еще знаешь обо мне, чего не знаю я? – спросила я, толкая Сейджа в бок.
Но Сейдж ничего не ответил. Он смотрел на дорогу и улыбался ну очень странной улыбкой. Как будто действительно знал что-то еще. Но сколько я ни упорствовала, ни упрашивала его и ни дулась, он так и не признался в том, что было у него на уме.
9
Отъезд
2016 год, мне восемнадцать лет
Мне снились объятия. Чьи-то руки обнимали меня, гуляли по спине, опускались ниже, сжимали ягодицы… Я целовала чей-то подбородок. Он был и твердый, и мягкий одновременно, и был покрыт короткими колючими волосками. Мои губы двинулись выше и нашли другие губы. И они пахли леденцами. И морем. И свободой. И чем-то недозволенным…
– Ты опоздаешь, – прошептал он. Я подняла глаза, но не увидела обращенного ко мне лица. То ли глаза заволокло слезами, то ли между мной и целующим повисла завеса густого тумана.
– Ты опоздаешь…
– Еще один поцелуй, – начала выпрашивать я.
– Что-что-что? – расхохотался кто-то третий. – Поцелуй? Долорес Макбрайд, что тебе там снится?
Я приоткрыла один глаз и увидела перед собой умиленную физиономию Сейджа.
– О боже, тебе снился эротический сон. Тысяча извинений!
Я молча вытащила из-под себя подушку и запустила в брата. Он увернулся и заржал, как бешеный конь. Двадцать три года мальчику, а все никак не повзрослеет.
