мая полковник Кобылинский получает телеграмму о задержании Государя и сопровождавших Его в Екатеринбурге.
7-го мая в Тобольске получено первое письмо от Государя с коротким сообщением, что все здоровы.
11-го мая полковник Кобылинский смещен с поста коменданта в Тобольске. Заключенные в губернаторском доме переданы в распоряжение совета депутатов. В Тобольск прибывает из Екатеринбурга с отрядом красногвардейцев комиссар Родионов.
19-го мая Родионов объявляет об отъезде на следующий день всех оставшихся заключенных в Тобольске.
20-го мая в 11 часов 30 минут утра – погрузка отъезжающих из Тобольска на пароход «Русь»; Родионов запирает Наследника в своей каюте; в 5 часов – отплывает пароход из Тобольска в Тюмень. Через несколько часов отправка последних по железной дороге в Екатеринбург.
23-го мая, в 9 часов утра, прибывшие в Екатеринбург Царские Дети, отдельно от сопровождавших их спутников, перевезены с поезда в заключение в «Дом Ипатьева».
С момента водворения, сначала Государя, Государыни и Великой Княжны Марии Николаевны, а затем и всей Царской Семьи в Екатеринбурге, в Ипатьевском Доме – жизнь Царственных Узников окутывается темной завесой тайны.
Керенский
Зеркала в тиши печальной Зимнего Дворца Отражают лик нахальный бритого лица. Лик Царей благообразен и воспет в хвале, Ты же просто Стенька Разин, бритый у Молэ.
Его внешний вид – некоторая франтоватость, бритое актерское лицо, почти постоянно прищуренные глаза, неприятная улыбка, как-то особенно обнажавшая верхний ряд зубов, – все это вместе взятое мало привлекало.
Несомненно, что с первых же дней душа его была «ушиблена» той ролью, которую история ему случайно, маленькому человеку – навязала, и в которой ему суждено было так бесславно и бесследно провалиться.
Те, кто были на так называемом «Государственном Совещании» в Большом Московском театре в августе 1917 года, конечно, не забыли выступления Керенского. То, что он говорил, не было спокойной и веской речью государственного человека, а сплошным истерическим воплем психопата, обуянного манией величия (В.Н. Набоков. Временное правительство. Архив Русской Революции).
«От меня требуют, чтобы сердце мое стало как камень. Меня хотят принудить вырвать из души и растоптать цветы души моей», – говорил он, и не успел он окончить эту фразу, как сверху, из ложи для публики, раздался истерический рыдающий женский голос «Нет, Александр Федорович, Вы этого никогда не сделаете, не надо!»
В «Предпарламенте» Керенский говорил свои речи, а навытяжку стояли два офицера по бокам с обнаженными шашками.
«Мне была противна самоуверенность Керенского», – пишет генерал Краснов, – «и то, что он за все брался, и все умел. Когда он был
