того, на что рассчитывал. На самом деле его охватывали безнадежность и бессилие, словно он понимал: ему никогда не достичь того настоящего эмоционального облегчения, к которому он столь отчаянно стремился. Каллингер сообщал, что впадал в такую же депрессию; о том же говорили Генри Ли Люкас и другие. Причина этого явления кроется в эмоциональной предпосылке самого убийства: преступник лишь разыгрывает фантазию, имеющую значение ритуала. Данное действо настолько же далеко от возможности кого-либо излечить, насколько ритуальная роль жертвы далека от ее реальной личности. Трагедия состоит в том, что какой-то беспомощный человек оказывается принесенным в жертву прошлому своего мучителя и убийцы. Но когда жертва принесена, ее личность теряется в фантазии насильника. Теперь она уже не олицетворяет того, чем была до совершения преступления. Образ невесты, отвергшей убийцу, голос, в котором эхом отзываются злобные интонации ненавистной матери или пьяная ругань отца, – все эти призраки остаются жить в душе серийного убийцы и после совершения злодеяния. Убийство не стерло прошлое из памяти, не изменило его, потому что убийца ненавидит себя едва ли не больше, чем прежде, до того, как пережил высший накал чувств. Даже в момент убийства он может сознавать, что всего-навсего разыгрывает собственное прошлое. Итак, снова фиаско. Ему опять не удалось достичь реальной власти, он остается с чувством опустошенности, одинокий и всеми проклятый, каким и был всю свою жизнь. Вместо того чтобы переменить роль, сыгранную в детстве, убийца лишь утверждается в ней. Истязания и гибель невинной жертвы заново повторяют самую сокровенную трагедию этого человека. Он становится жертвой и испытывает чувство неудовлетворенности, сознание неспособности реализовать свой потенциал. В период подобной депрессии даже газетные заголовки, сообщающие об обнаружении очередной жертвы, не помогают ему вернуть себе то могущество, которого он как будто на мгновение достиг.
Долгие дни или недели после убийства преступник пребывает в мрачном мире тоски, терзается печалями. Он занимается повседневными делами и со стороны кажется вполне нормальным. Со временем бремя совершенных преступлений становится настолько невыносимым, что он способен написать исповедь и отослать ее в полицию или позвонить в местную газету и попросить там помощи. Он даже может осознать свой недуг. Но вскоре фантазии вновь начинают рождаться в его голове, неконтролируемые потребности захватывают убийцу целиком, и, движимый жаждой насилия, он снова заводит автомобиль и срывается в ночи, чтобы прочесать территорию, где, не ведая своей судьбы, гуляют его будущие жертвы. И вот еще один не чувствующий опасности незнакомец оказывается у него на пути, ступает в туннель смерти, и опять разворачивается ритуал убийства, ведущий к неотвратимому концу.
Болезнь серийного убийства
Чтобы понять грандиозность проблемы, представляемой серийным убийством для общественных институтов, надо помножить преступления, совершенные Карлтоном
