мне, это тебе, это опять тебе, это снова тебе….
Если я оставался без писем и обижался, то говорил:
– Будешь в селе, попроси народное средство, которым старушки выводят веснушки.
Она пальцем грозила:
– Женю на себе! А пока не скучай, готовь передачу, читай Аграновского.
Подарила сборник его статей.
Вот журналюга! – очерк напишет и точно в цель: за негативный героя снимают, за позитивный – звезду на грудь!
– Читай, читай, – настаивала Селезнева, – книга тебя журналистом сделает.
И я прочел от корки до корки.
– Уже? – хитровато спросила Лена, когда попытался вернуть подарок. – Ну, что скажешь?
– Он работал в Москве, в центральной газете – у нас таких возможностей нет.
– Но ты же окончил космический факультет!
– У него три высших образования.
– Но ты же окончил космический факультет! – настаивала Селезнева.
– У него вся семья – писатели и журналисты; он, так сказать, потомственный….
– Но ты же окончил космический факультет!
– Клянусь грудями святой Магдалины! а ты будешь щеголять в конопушках до Второго Пришествия!
И на ее угрозу:
– Смотри, пожалеешь, дорогой шеф: в личных делах я невезуч безобразно.
Счастье бывает эгоистично. Мучая Лену профессиональными вопросами, сам не задавался никогда – а как она ко мне относится в половом плане? Впрочем, о чем я? – обычно женщины уже знают то, о чем мы, мужики, даже не догадываемся. А вот отец мне дельно советовал – уходя на работу, вытаскивай мозги из штанов.
Май наступил.
У окон пресс-клуба, выходящих на запад, на ветках тополя распустились клейкие листочки; из-под них выбились мохнатые красные сережки, похожие на жирных гусениц, из которых скоро полетит пух. Они терпко пахли солоноватым запахом, и аромат их, врываясь в открытые окна, кружил голову. Словно в гостеприимно раскрытые двери порой влетали сюда воробьи и скакали по подшивкам газет, разложенных на столах. И оставляли следы. Ругалась уборщица, закрывая окна.
А мы собрались тут под праздник на «междусобойчик» – без начальства и «стариков».
Акулич за старшего:
– А ну, сельхозотдел, выдай лирику!
Лена взглянула на меня, и я:
– А в деревне сейчас сумерки, тихо-тихо. Талой землей, отопревшим навозом, дымком пахнет. Корова в хлеву подстилкой шуршит, беспокоится: телиться ей время….
Федя с удивлением, не то со страхом посмотрел на меня:
– Анатолий Агарков?
– Нет, Аграновский.
Кажется, в этот момент мой авторитет у Акулича возрос до небес – он едва не пустился
