Дверь нашей квартиры приоткрыта и горит свет. Мать стоит на пороге.
– Я чувствовала, что это ты.
Вспоминая мое бегство с фронта, я просто удивляюсь стечению благоприятных обстоятельств. У меня одно объяснение – молитвы матери.
Был февраль 1918 года. День своего двадцатилетия я провел в вагоне.
Москва
Несмотря на одиннадцать дней пути в теплушке, не раздеваясь, где можно было спать только сидя и все время надо было быть начеку, прибыв ночью домой, я почувствовал такую радость и возбуждение, что спать не хотел.
Мы вскипятили чаю и поджарили привезенные мною хлеб и сало.
Особенно меня интересовало ранение старшего брата.
Расскажи, как это было? Очень просто. Митя Тучков, который тоже был в отпуску в октябре 1917 года, пришел к нам: Пойдем? Пойдем.
Мы стали звонить к нашим родственникам и знакомым офицерам. Но все пустились в отговорки. Оказались трусливой дрянью. Нужно было их припугнуть, а не уговаривать. Так мы и пошли вдвоем в Александровское военное училище на Арбатской площади. Там были юнкера, вольноопределяющиеся и студенты. Около трехсот офицеров. Всего тысяча с небольшим бойцов. Может быть, были другие группы в других частях Москвы, но общее число офицеров не превышало семисот. А в Москве их были тысячи. Они не исполнили своего долга и за это жестоко поплатились. Со стороны красных были солдаты запасных полков и рабочие. Жители и крестьяне не участвовали.
Настоящих боев не было, были перестрелки и столкновения. Мы заняли Кремль. Пошли обедать к Николай Федоровичу, жившему против Кремля, а ночевали в Александровском училище.
Вечером следующего дня искали добровольцев, чтобы проехать на телефонную станцию, занятую нашими, но окруженную красными. Командовал Тучков. Поздно вечером мы отправились на машине, пять офицеров. С потушенными огнями нам удалось проехать несколько красных застав. Но на одном перекрестке мы попали под сильный ружейный огонь. Мотор заглох, морской офицер, управлявший машиной, был убит, у меня была прострелена коленка. Остальные выскочили и могли скрыться.
Я выбрался из машины и ковылял, ища, где бы спрятаться. Но все двери и ворота были заперты. Подходила группа красных. Я встал в нишу, но они меня заметили.
– Руки вверх!
Я сунул руки в карманы, забрал в горсти все патроны и, поднимая руки, положил патроны на подоконник, моля Бога, чтобы они не упали. Они не упали. Красные меня обыскали.
Ага, револьвер! Ну конечно, – сказал я возможно спокойнее. – Я же офицер, прибыл в отпуск с фронта. Револьвер есть часть формы.
Это их как будто убедило, но они взяли револьвер. Подошла другая группа.
– Офицер? Да чего вы с ним разговариваете!
Один солдат бросился на меня со штыком. Каким-то образом мне удалось отбить рукой штык и он сломался о гранит дома. Это их озадачило.
Что ты тут делаешь? Я возвращался домой, когда поднялась стрельба, и я был ранен шальной пулей. – Я откинул полу шинели.
