в оглоблях. Ездовые стали разворачиваться, солдаты попытались ответить огнем. Но поздно. Задние повозки, с трудом развернувшись на узкой, зажатой меж сугробов дороге, мешая друг другу, рванули назад, не вступая в бой. Вытянулись, погнали лошадей. И это поздно – вторая группа встретила кинжальными очередями. И все стихло.
Бойцы быстро загрузили двое саней. Остальных лошадей выпрягли, сани со всем, что там оставалось и что не понадобилось, подожгли, благо в санях щедро была навалена солома. Все получилось четко и слаженно – совсем как на тренировках.
Возбужденные, радостные, вернулись на место стоянки. Весело обменивались впечатлениями от первого боя.
Однако надо было срочно менять дислокацию. Очистили от снега подходящую воронку, уложили на ее дно лапник, на него – немецкие шинели, а на них добытое оружие и боеприпасы. Отдельно командир сложил в кожаную сумку часы, карманные и наручные, жетоны с мундиров, наградные кресты, документы и фотографии.
Лошадей застрелили, тут же разделали и сложили конину туда же, вновь укрыли лапником и брезентом с саней, засыпали снегом. Ветеран Савельев сделал на двух деревьях приметные затесы, командир отметил «закладку» на карте. Быстро допросили пленных.
Сафронов приволок пожилого фельдфебеля с усиками под Гитлера. Отвесил такую оплеуху, что тот упал на колени в снег, да так и остался, бормоча:
– Гитлер капут! – вздел руки в детских, с узорчиками варежках.
– Это мы и без тебя знаем. Куда обоз шел?
Ответил что-то по-немецки. Подошла Анка. Перевела вопрос. Говорит:
– Шли в Тропарево, сдать на склад имущество.
– Врет как немец, – сказал комиссар. – В Тропареве никаких складов нет. Ну-ка, Федор, тряхни его еще разок от всей русской души.
Федор поднес к сопливому носу фельдфебеля свой убедительный кулак и сказал Анке:
– Переведи слово в слово: «Если ты, морда фашистская, и дальше будешь врать, то я тебя повешу вот на этой сосне без штанов. Чтобы голодные вороны склевали все твое главное хозяйство… Ферштеешь, гад?»
Анка, смутившись, перевела.
– Что так коротко? – подозрительно уточнил Федор.
– Он ворон не опасается. Он одного боится – шиссен.
Немец замотал головой:
– Нихт шиссен! Нихт. Их бин… думкопф.
– Это точно. Дурак, что к нам войной воперся. Сидел бы сейчас со своей фрау, пиво бы пил. А теперь висеть будешь.
Немец, похоже, понял. Перевернулся набок, стал на колени, застучал в грудь кулаками, захлебываясь, залопотал. Анка быстро переводила.
– Говорит, он добрый. Никого не обидел. У него дети…
– Добрый? – недобро усмехнулся Федор. – А ты спроси его, с чьих рук он варежки содрал? С живого пацана или?…
– Хватит! – вмешался командир. – Ничего он не знает. Офицеры больше скажут. А этого… – мотнул головой.
Немец обмочился.
– И как эта шваль до Москвы дошла? – изумился
