угодно ожидал Дмитрий, но только не этого. Первая мысль была: подкупают! В открытую! «Не взять? Отказаться?» – лихорадочно соображал он. Нельзя, кровная обида!
С поклоном принял грамоту.
– А еще жалует тебя государь шубой со своего плеча, – медоточиво пропел наместник, извлекая из сундука лисью шубу. – Что, не ждал такого подарка? – закрякал утиным смехом Захарьин. И тут же посерьезнел: – Вот что я тебе скажу, Дмитрий Исакич. Государь наш – муж великого разума! И дела у него великие. Он державу строит! Вот вы, новгородцы, токмо про торговлишку думаете, свою корысть взыскуете, а наш с тобой государь за всю землю Русскую радеет. В единство ее приводит, в один кулак собирает.
– Погоди, не перечь! – Наместник жестом остановил пытавшегося возразить Дмитрия. – Еще на словах велел тебе сказать великий государь. Ждет он тебя на Москве. Там ныне большие дела затеваются. Собирает вокруг себя Иван Васильевич на смену старым боярам таких молодцов, как ты. Хочешь – послом поедешь в европы, хочешь – воеводой пойдешь с войском, хочешь – тут оставайся, после меня наместником станешь.
И тут же, не давая опомниться, добавил:
– И еще скажу. Что князя себе из Киева зовете, это ладно, пес с вами. Михайло Олелькович и впрямь нашей веры и к нашему государю душой прилежен. Но ежли вы с королем Казимиром снюхаетесь, пощады никому не будет! И ты первый ответишь, потому как ты теперь есть московский боярин и слуга государев! А государь наш за верную службу жалует, а за измену наказует. И еще помни: у нас везде глаза и уши. Про тебя мне тоже все ведомо. Как думаешь, сильно обрадуется тестюшка твой боярин Короб, когда прознает, что его разлюбезный зятек тайно на мадьярке подженился?
От этих слов Дмитрия кинуло в жар. Откуда прознал?!
Увидев вспыхнувшие тревогой глаза Борецкого, наместник успокоил:
– Ладно, не боись! Мы много знаем, да мало болтаем.
– А насчет матери твоей я вот что скажу, – продолжал наместник. – Оно, конечно, нет родней дружка, чем родная матушка. И Марфа – женщина умная, спору нет, да только все одно баба. А баба да бес – один у них вес. Пора тебе, посадник, своим умом жить, а не прятаться за материн подол.
Твердея лицом, Дмитрий поднялся. В эту минуту он мечтал только об одном. Ахнуть бы по этой масленой роже заученным бойцовским ударом, чтоб жмякнулся об стену да больше не поднялся.
Молча поклонился и пошел к выходу.
– Шубку-то, шубку забыл, – елейно хихикнул Захарьин.
У коновязи скучал Прокша:
– Что стряслось, хозяин, на тебе лица нет!
– Это тебе подарок от московского князя, – буркнул Дмитрий, бросив слуге шубу и садясь в седло.
– Простовата шубейка, – ухмыльнулся Прокша. – Видать, скупенек московский государь.
Назад ехали шагом. В голове Дмитрия тяжелыми жерновами ворочались думы.
– Вот ты скажи мне, Прокша. Бывает так, чтобы самый родной тебе человек был не прав, а враг твой заклятый прав?
– Загадками
