в том числе и в основе всякой философии.
Прежде всего, дело в том, что предлагаемое нам религией избавление от тревог смерти, то есть обещание бессмертия и того, что после нашей биологической смерти мы вновь обретем тех, кого любим, как иногда говорят, слишком красиво, чтобы быть правдивым. То есть столь же красиво и маловероятно, как образ Бога, по-отечески сидящего рядом со своими верующими. Как примирить это обещание с обрушивающимися на человечество вновь и вновь массовыми убийствами и несчастьями: какой отец оставит своих детей в аду Освенцима, Руанды или Камбоджи? Безусловно, верующий ответит, что это – цена за свободу, что Бог создал людей свободными и что зло должно быть поставлено в вину им. Но что сказать о невинных? Что сказать о тысячах невинных детей, пострадавших от этих страшных преступлений против человечества? Философ неизбежно начнет сомневаться в самодостаточности такого ответа религии на этот вопрос[4]. Он обязательно придет к выводу, что вера в Бога, оказывающаяся здесь неким противовесом, даже утешением, вероятно, может скорее ослепить нас, нежели что-то прояснить. Разумеется, философ уважает верующих. Он не обязательно утверждает, что они ошибаются, что их вера абсурдна или тем более что Бога точно не существует. Да и как можно доказать, что Бога не существует? Просто у философа нет этой веры, вот и все, и именно поэтому он вынужден искать ответы вовне, должен мыслить иначе.
Но есть еще один момент. Благополучие не является единственным идеалом жизни на Земле. Свобода – тоже такой идеал. Унимая наши тревоги и превращая смерть в иллюзию, религия ограничивает нашу свободу мысли. Ведь взамен спокойствия, которое, как предполагается, она нам несет, она требует, чтобы в тот или иной момент мы перешли от разума к вере, чтобы мы отошли от критического разума и перешли исключительно к вере. Она хочет, чтобы по отношению к Богу мы вели себя как дети, а не как взрослые, в которых она видит лишь в конечном счете самоуверенных резонеров.
На самом деле, философствовать – по крайней мере, с точки зрения философов, поскольку точка зрения верующих будет, разумеется, иной, – значит предпочитать комфорту ясность сознания, а вере – свободу. В этом смысле философ действительно «спасает свою шкуру», но речь не идет о том, чтобы сделать это любой ценой.
В таком случае, может быть, скажешь ты мне, коль скоро философия – это главным образом поиск достойной жизни вне религии, поиск спасения без Бога, откуда берется тот факт, что в учебниках ее очень часто представляют как искусство мышления, совершенствования критического разума, рефлексии и индивидуальной автономии? Почему в мире, в телепередачах или в прессе ее зачастую сводят к некоей нравственной позиции, противопоставляющей справедливость и несправедливость? Разве философ – не тот, кто понимает окружающий мир и поэтому занимает определенную позицию, восставая против существующего зла? Какое место следует отводить аспектам интеллектуальной и нравственной жизни? Как их примирить
Заметим, что такая аргументация работает только против общераспространенных взглядов религии. Конечно, это так. Но от этого таких взглядов не становится меньше, и в этом смысле они не теряют своей силы.
