«Обыкновенную историю» в подвале на Чаплыгина. Вдруг пришли Люся и Галя Волчек. По тому, как молчала Люся, я понял, что случилось…
Как только в моей жизни, в моем деле начинаются проблемы, я сажусь в машину и еду в Долгопрудный, на кладбище. Приберусь, помою камни, постою рядом с могилой – и выравнивается не только в душе, но и, чудесным образом, в делах. Моя инстинктивная потребность побыть рядом с мамой всегда приносит мне удачу».
Саратов несколько месяцев немцы бомбили. Был разрушен, в частности, большой нефтезавод «Крекинг». Но уже после Сталинградской битвы бомбежки прекратились. А голод и холод остались. Люди спасались от них кто как мог. Дядя Толя сумел устроить сестру в действующую армию. Для этого ей следовало перебраться в поселок городского типа Эльтон, расположенный на севере Прикаспийской низменности. Немцев оттуда уже выгнали, однако местность долго еще оставалась районом боевых действий: не прекращались бомбежки и даже случались артиллерийские обстрелы. Так что путь длиной в четыреста километров товарняк, в котором ехали переселенцы, преодолевал неделю.
Марию Андреевну назначили врачом-терапевтом в госпитале № 4157. Раньше там была отличная бальнеологическая лечебница, в которую подвозились грязи по узкоколейке. Война ничего не изменила в налаженном процессе лечения: выздоравливающие бойцы получали грязевые ванны и аппликации. Раненых доставляли со всех фронтов.
В Эльтоне восьмилетний Олег пошел в школу. А в больничной палате маминого госпиталя он впервые, если так можно выразиться, заявил о себе как об артисте. В довольно примитивном военном скетче пацану доверили роль, состоящую из одной-единственной фразы: «Папа, подари мне пистолет!» Он ее варьировал на все лады, с различными интонациями и, как правило, срывал приличные аплодисменты. И многие годы спустя, конечно же, имел полное право на утверждения: я, мол, в детстве выступал перед ранеными фронтовиками. Любой другой бы артист, с такой замечательной «патриотической страницей» в своей биографии, непременно бы ею гордился, а то и хвастался. Только не Табаков.
«Если говорить серьезно, тот «сценический» дебют военной поры к последующей моей артистической карьере не имел ровно никакого отношения. Как сейчас понимаю: для раненых я был вовсе не начинающим артистом, а малым существом, ребенком, очень напоминавшим им оставленных дома собственных детей. Само мое присутствие приводило их в радостное возбуждение независимо от качества «постановки» и моей «игры». Вообще, выступления детей перед ранеными всюду были тогда в порядке вещей. Это сейчас об этом говорят как о чем-то экзотическом. Радио в госпитале не предусматривалось. Поэтому я часто пел для больных: «В боевом, в боевом лазарете,/ где дежурили доктор с сестрой,/ на рассвете умирает от раны герой». Или еще: «Жил в Ростове Витя Черевичкин,/ В школе он прекрасно успевал/ И на волю утром, как обычно,/ Голубей любимых выпускал./ Голуби, мои вы милые,/
