последствиями. Тогда Рэйчил помогала официантам в пабе. Дело было пятничным вечером и заведение было загружено под завязку.
– Я о тех двух новых клиентах, англичанах, сделавших заказ? Им, двум голубчикам, видите-ли, пришлась не по вкусу наша ирландская кухня!
– Помню, ведь я обслуживала их столик, – Эйрин было неприятно вспоминать об этом. – Именно в тот момент ты и появилась. И не дала мне сказать ни слова!
– Эти англосаксы были слишком спесивы и надменны, слишком горды, чтобы выпить со мной! Даже не обратили на меня внимания! Им, оказывается, было хорошо вдвоём! Пренебрежительно бросили на меня взгляд и… отказались платить за еду, которую умяли без остатка… те прекрасные свиные рёбрышки с соусом грейви, от аромата и вида которых текут слюнки… Сказали, что предпочитают вегетарианскую еду и потребовали «овощную поляну» за счёт заведения… Мой внутренний голос немедля подсказал мне, как именно следует задать им тряску.
– И тогда ты их спросила, чем они занимаются…
– Да, эти вонючие, жалкие скряги работали архивными крысами в Лондонском Музее Современного Искусства, а в Бирмингем они приехали, чтобы провести романтический уик-энд…
– До сих пор не понимаю, как тебе пришло в голову предложить им, знатокам современного искусства, «шедевр современного кулинарного искусства»? Как ты посмела поднести им на тарелочке собственные фекалии в форме кренделя, назвав это «блюдо» шпинатным пюре? И весело пожелала им приятного аппетита! Я ещё очень долго буду не в силах теребить душу тягостными воспоминаниями. Скольких сил и средств стоило отцу замять то бесчинство!
А Рэйчил задиристо хохотала. Люди, находившиеся недалеко, стали коситься в их сторону. Одна почтенных лет дама, из посетителей, участливо закивала головой, видимо понимая, что иного поведения от обитателей этой лечебницы ожидать не приходится.
Внезапно прекратив свой хохот, Рэйчил выпучила свои чёрные глаза и как-то таинственно, заговорщически прошептала:
– Прислушайся! Ты слышишь голос?
– Голос?
– Да, Эйрин, голос! Это голос с небес. Ангелы. Они зовут меня… Мне надо идти… Оставь меня…
Обременённая тяжёлой душевной ношей, Эйрин смотрела ей вслед. Затем медленно добрела до своего бежевого Peugeot 307 и завела двигатель… Бросив прощальный взгляд на здание лечебницы, её глаза прочитали надпись над её главным входом: «Оставь надежду, всяк сюда входящий»… Она вздрогнула от кошмара, прежде чем поняла, что это ей померещилось.
Ночью ей явилась во сне доктор Джонсон. Её мужеподобная фигура с обнажённым гладким торсом хищно склонилась над кроватью, с которой на Эйрин жалобно смотрело, беззвучно взывая к ней с мольбой о помощи, до смерти перепуганное лицо писателя Люка… Внезапно её ошеломлённые от изумления глаза столкнулись с дикими очами доктора, которая ехидно прошипела, обнажив беззубые уста и отчётливо чеканя каждое слово:
– Я
