туда и обратно, бензина потребуется много.
– Сколько я тебе должен?
Мистер Макбрайд покачал головой, затем сплюнул на гравий возле машины.
– Ничего. За бензин плачу я. Просто пригонишь обратно с полным баком.
– Нет, мне было бы удобнее заплатить, – возразил Леон.
– Не пойдет.
– Что ж, тогда спасибо.
– И смотри, чтобы завтра к полудню фургон был здесь. Он мне нужен.
– Без вопросов. Не возражаешь, если я оставлю здесь свою машину? – Леон кивком указал на старенький японский пикап, примостившийся меж двух автомобилей на стоянке через улицу.
– Не возражаю.
Леон открыл дверцу и сел за руль. Завел мотор, поправил зеркала, устроился на сиденье поудобнее. Мистер Макбрайд подошел к дверце со стороны водителя, закурил сигарету без фильтра. Он стоял и смотрел на Леона.
– Знаешь, кое-кому здесь это может и не понравиться, – заметил он.
– Спасибо за предупреждение. Но эти здешние «кое-кто» меня не волнуют – Леон был озабочен и не в настроении разводить пустую болтовню.
– Лично я считаю, это неправильно.
– Еще раз спасибо. Верну к полудню, – тихо произнес Леон, сдал назад и вскоре уже ехал по улице. Он проверил тормоза и стал постепенно поддавать газу, желая понять, на что способна машина. И вот уже через двадцать минут оказался довольно далеко от Клэнтона, на дороге, вившейся среди холмов северной части округа Форд. Стоило миновать поселок Плезант-Ридж, как дорога из асфальтовой превратилась в насыпную, из гравия, дома становились все меньше, расстояния между ними – все больше. Вскоре Леон свернул на короткую дорожку к домику, напоминавшему коробку. У крыльца бурно разрослись сорняки, черепичная крыша давно нуждалась в ремонте. Это был родной дом Грейни. Тут он родился и вырос вместе со своими братьями – единственная константа в их печальной и хаотичной жизни. От боковой двери отходил полусгнивший дощатый настил – это чтобы его мать, Инесс Грейни, могла выбираться из дома в инвалидной коляске.
Ко времени когда Леон выключил мотор, боковая дверь уже отворилась и Инесс выкатили по настилу во двор. За спиной у нее маячил внушительный средний сын Бутч, который до сих пор жил с ней, наверное, потому, что просто не знал, каково это – жить на свободе. Шестнадцать из сорока шести лет он провел за решеткой, и весь его вид напоминал о криминальном прошлом: волосы собраны в длинный конский хвост, в ушах серьги в виде болтов, физиономия небрита, массивные бицепсы и множество дешевых татуировок, сделанных тюремным художником в обмен на несколько пачек сигарет. Несмотря на прошлое, Бутч обращался с матерью и ее инвалидной коляской бережно, можно сказать, нежно, и что-то тихо говорил ей, пока они спускались по настилу.
Леон смотрел на них и ждал, затем подошел к фургону, открыл задние дверцы. И вот они с Бутчем осторожно подняли мать вместе с коляской и погрузили в машину. Бутч продвинул коляску вперед, до консоли, отделявшей два узких боковых
