коллаборантов.
В России все было иначе. Нарождающемуся шестидесятничеству вполне по силам было сбросить гипнотический морок урусевской камеры, перекрестить экран и очертить-таки границу своей сложности, которую семь лет спустя выставит Хуциев в «Заставе Ильича»: о чем я могу и должен говорить серьезно. О войне, картошке, песне «Интернационал» и наших отцах, сгинувших в том же болоте, что и Борис Бороздин. Пусть патриотизм глуп – это не делает менее отвратительным холеный дезертирский скепсис.
Не вышло. Поколение, избравшее эталоном мужества циничных пацифистов Ремарка и Хемингуэя, на роль главной женщины возвело пошлую рабу эмоций, ложащуюся под кого попало в связи с вовремя прозвучавшими бетховенскими аккордами, на известие, что жених уходит воевать, дующую губки: «А я?», а после картинно избывающую свой грех в платочке госпитальной сиделки. Развенчание единомыслия почему-то прошлось по самой больной и достаточно однозначной теме – войне. Именно с той поры у физиков-лириков вошло в спортивную моду говорить на черное «белое» и наоборот. Разбираться в противоречивом духовном мире генерала Власова и выкапывать мертвых диктаторов под предлогом покаяния. Искать идеальный третий путь вместо того, чтоб рубиться с врагом за свою страну, свою свободу и свое право.
Третьего пути не бывает. Со своим мелодраматизмом, романической позой, фальшивой публичностью и мильоном терзаний героиня прослойки Вероника оказалась по ту сторону своей просто и хмуро, по-толстовски воюющей страны. В конце она признала это сама – раздавая цветы не фронтовикам, как мнилось многим, а всем встречным – и назойливому деду-буквоеду, и девушке с орденами, и новорожденной внучке какого-то старшины.
Чужому для нее народу, выигравшему эту войну.
Интеллигенция конституировала сей разрыв, сотворив культ из этой первой по-настоящему классовой картины.
«Хождение по мукам»
Трилогия. 1957-1959, «Мосфильм». Реж. Григорий Рошаль. В ролях Руфина Нифонтова (Катя Булавина), Нина Веселовская (Даша), Николай Гриценко (Рощин), Вадим Медведев (Телегин). Прокат: «Сестры» – 42,5 млн человек, «Восемнадцатый год» – 33 млн человек, «Хмурое утро» – 25,9 млн человек.
Второй «Войной и миром» третий Толстой вписал дворянство в революцию. Революция в этом нисколечко не нуждалась, дворянство безмолвствовало по причине абсолютного изведения, за исключением Сергея Михалкова, – и переживания лояльных почвенных аристократов Рощиных-Телегиных-Булавиных по России, от которой остался навоз под пашню, но которая из этого навоза возродится и обязательно еще побьет Карла XII, остались до самой смерти советского графа невостребованными.
Смерть, однако, приключилась в ключевом 45-м, гласно протрубившем торжественное закрытие дерзательного аскетизма 30-х и золотой век совмещанства, маленького стиля в большом, – от ампира к барокко, от металла к керамике, от
