чтобы не напомнить о Зевсе:
– Он не так сладострастен, как твой муж и мой отец, – только и бросила в ярости Афина, словно стрелы молнии в Геру метнула.
Не поверила она ни одному слову злой мачехи. Чего только не выдумывала та, чтобы сделать больно другим, только тогда ей и становилось хорошо, когда другим было плохо.
Но Гера не унималась:
– Вот я и говорю, что он встречается там только с одной девицей, а глупая Амфитрита даже и слушать меня не хочет, но ты-то взгляни, твой храм, что же поганить его такими тайными утехами, или страсть богов может и храму приятна быть?
Воинственная богиня поняла, что лучше исполнить то, что от нее требуется, чем объяснять, почему она не хочет этого делать.
№№№№№№№
Когда Афина оказалась в храме, она еще не верила в то, что Гера говорит правду. Но своим глазам она поверила.
Ее ослепительные молнии застали влюбленных в самый неподходящий момент. Только все закончилось на этот раз для них ужасно, бросились на Посейдона Змеи жуткие, когти вцепились в его прекрасное тело, а вместо красавицы дивной минуту назад бывшей с ним рядом, обнимало его чудовище жуткое. Как страшна была его возлюбленная, словами не передать.
Содрогнулся Посейдон, все это увидев, чуть не окаменел, благо, что он бессмертным был, а так бы и помер тут же, в тот миг от дикого ужаса.
А тут и во второй раз пришлось ему содрогнуться, потому что рядом он услышал звонкий смех Афины.
Посейдон не любил свою грозную племянницу – слишком уж она не на обворожительную богиню, а на грозного воина была похожа, а Посейдон мог терпеть только кротких, нежных и милых созданий…
№№№№№
Афина знала, что дядюшка едва ее терпит, потому и радовалась от всей души, что смогла для него такую утеху устроить.
Расстались они на этот раз быстро и молча, а вот бедняжка Медуза замешкалась. Она видела змей вместо волос, чувствовала, что творится с ней что-то невероятное, но еще и представить себе не могла, что наделала грозная Афина.
Когда она все-таки вырвалась от богини, то натолкнулась на берегу на своих сестер, и те с ужасом разбежались в разные стороны. Да такой визг устроили, что сатирам стало тошно.
– Да что это, весь мир сошел с ума, – пробормотала Медуза и тут же взглянула на воду, почуяв какую-то беду.
Там, где она отражалась во всей своей красе первозданной, а потому так любила рассматривать собственное отражение – это ее самая милая забава и оставалась до сих пор.
Но то, что увидела она на этот раз, заставило ее кричать так, что слышно было этот вопль ужаса повсюду. Сатиры проснулись и заметались в бесшабашной ярости. Нимфы и дриады встрепенулись. Его услышал даже Пан в дремучем лесу, и решил, что это он кого-то перепугал, как обычно, вот и пошел на крик, чтобы на свою очередную жертву взглянуть, как-то ее успокоить,
