момент вошел и Раскатов. Ухватив последние слова, он вдруг заговорил с хозяином комнаты по-французски. Но тот развел руками:
– Извините, не умудрен…
– Я был в этом уверен, – брезгливо проговорил Николай Аркадьевич. – Вершки, не больше! Вышелушенная сосновая шишка!
– Мерси! – наклонил голову арестованный. – Разрешите отбыть вместе с вами? В вашем обществе я бы чувствовал себя несколько удобнее, нежели с этими… парнокопытными.
– Осторожно, Личность! – хмуро предупредил Раскатов. – Наши ребята в таком восторге от вас, что могут невзначай… Вас из какого класса вышибли? – неожиданно спросил он.
– Студент второго курса, с вашего позволения.
– Ну, ладно, шагай, гнус! – негромко, но с чувством скомандовал комендант Барановский. – Дашь драпа – шлепну!
Арестованный тряхнул лохматой шевелюрой.
– В твоем воспитании, человекообразный, были существенные пробелы. – И, сильно прихрамывая, потащился к пролетке, в которой приехал Раскатов.
Тут же Личность сообщила и адреса двух своих сообщников.
Мы взяли их на квартирах, пьяненьких.
– Надеюсь, шумового оформления не было? – спросил лохматый уже в угрозыске. – Терпеть не могу такого в спектаклях: это безвкусица.
Начался допрос. К тому времени Личность окончательно протрезвела и отвечала сжато и точно:
– Констанов. Евгений Михайлович. Тридцать шесть лет. Из мещан древнего града Таганрога. Атеист. Член Всероссийской партии анархистов-максималистов.
– А разве есть такая? – спросили его.
– Была. Федерация «Набат».
Мне показалось странным, что Раскатов не проявил интереса к таким любопытным деталям. Он лишь спросил:
– Намерены говорить откровенно? По душам?
Констанов вздохнул.
– В трезвом виде по душам – не могу. Совершенно не способен к душевным собеседованиям без жидкого топлива. А откровенен буду. Это входит в мою программу.
– Хорошо. В таком случае начнем с истоков – с вашего появления в городе…
За полгода до описываемых событий путейский рабочий Евстигнеев, проживающий в Новониколаевске, решил перебраться в Среднюю Азию на железнодорожную новостройку. Он списался с кем надо, выслал документы. Вскоре получил согласие и денежный аванс.
Воротясь с почты, Евстигнеев подобрал во дворе дощечку-клепку от разбитого бочонка и вывел, на ней вкривь и вкось химическими чернилами:
Продается по случаю отъезда
Прибил дощечку на углу своей развалюхи и стал ждать покупателя.
Жене своей сказал:
– Бог даст, на неделе загоним барачишко и махнем искать новой доли. Лишь бы не продешевить!..
– Ох, как-то оно выйдет, Петенька! – отвечала супруга. – Живем на отшибе, от центру-то, не ближний свет, кто сюда захочет?
Барак действительно
