наркологов, куда я подал документы, находился на другом конце города, в Квинсе. (Впрочем «институт» это слишком громко сказано, скорее, заведение представляло собой что-то вроде профессиональной школы.)
Это был район, где прилично одетому человеку и днем-то появляться нежелательно, а вечером – просто нельзя. Эстакады с грохочущими поездами; бакалейные лавки, возле которых торчат подозрительные личности в серых куртках с капюшонами, надвинутыми на глаза; повсюду мусор, битые машины. И на одном из перекрестков – трехэтажное новенькое здание института наркологов! Моя новая альма-матер.
Заместитель директора по имени Тери, благовидная и, похоже, высокомерная белая американка, приняла документы, задала пару-тройку вопросов и вручила буклет с расписанием занятий и правилами поведения в институте. Поздравила с приемом. На прощание, раздираемая любопытством, не удержалась и спросила:
– Зачем вам это надо? Вы же интеллигентный человек.
– Что вы имеете в виду? – не понял я.
– Ну, все это… Наркоманы, алкоголики… – она поморщилась.
– Они больны, и я их буду лечить, – твердо ответил я, недоумевая, почему замдиректора задает мне такие дурацкие вопросы, да еще и корчит брезгливую мину.
– Понимаю, понимаю, – она задумчиво и, как мне показалось, с некоторым сожалением посмотрела на меня. Мол, чудак, – не ведает, на что себя обрекает.
Чтобы сводить концы с концами, в свободное от учебы время я работал в супермаркете, неподалеку от своего дома. Чудом устроился туда помощником менеджера – раскладывал товары по полкам. И вскоре, получив водительские права, три ночные смены в неделю крутил баранку такси.
Итак, к делу. ИНСТИТУТ.
Впервые переступив порог аудитории, я был не на шутку озадачен, поскольку ожидал увидеть за партами людей с задумчивыми, просветленными лицами, которых, как и меня, привели сюда благородные порывы творить добро и спасать погибающих.
«У-у!.. А-а!..» – гремело в аудитории.
Лекцию читал какой-то флегматичный преподаватель. В отличие от него студенты были веселы и темпераментны, постоянно отпускали шуточки, и аудитория взрывалась ураганным хохотом. Мой английский был тогда слишком слаб, тем более, я совершенно не владел сленгом. Поэтому смысл большинства шуток до меня не доходил. Единственное, что я хорошо различал, это «fuck!» и «shit!» – два ругательства, звучавших в аудитории непрестанно. Даже когда молчали все, включая преподавателя, в моих ушах по-прежнему гремело: «fuck!» и «shit!»
Студенты: мужчины – бородатые, усатые, все в татуировках, с улыбками, похожими на хищный оскал; женщины – какие-то помятые, пожеванные. Их что, сегодня утром выпустили из тюрьмы?
Мне пришла в голову спасительная мысль: может, я по ошибке попал не в ту аудиторию! Дождусь окончания лекции и на переменке выясню, где мой класс, где те – благородные и утонченные.
Моя догадка насчет «выпустили из тюрьмы» была недалека от истины. Но это
