служит мне уроком настойчивости и еще раз убеждает меня в том, что предопределенное свыше непременно осуществится.
– Я ценю ваше рвение, сеньор. Поистине без настойчивости нет спасения, и я не сомневаюсь, что упорство, с каким вели эту войну наши государи, и славное ее завершение могут служить тому подходящим примером.
– Поистине так, отец Педро, и это пример для всех благих дел, – ответил Колон, или Колумб, как мы его и будем в дальнейшем именовать. В глазах его вспыхнул яркий огонь пророческого восторга, и он продолжал: – Вам может показаться неразумным, что я применяю столь высокое сравнение к себе, но сегодняшний триумф наших государей чудесным образом вдохновляет меня: я тоже должен настойчиво, не отступая, продолжать мои утомительные ходатайства, ибо и они приведут к торжеству правого дела.
– Раз уж вы заговорили о своих планах и намерениях, сеньор, – с живостью подхватил отец Педро, – признаюсь, я этому рад. Здесь со мной один мой юный родственник, ставший чем-то вроде морского бродяги, – причуда молодости, от которой его не могли удержать ни друзья, ни даже любовь. Прослышав о ваших смелых замыслах, он загорелся желанием узнать о них как можно больше из ваших собственных уст, если вы соблаговолите уделить ему внимание.
– Я всегда рад удовлетворить похвальную любознательность отважных молодых людей и охотно сообщу вашему юному другу все, что он захочет, – ответил Колумб с простотой и достоинством, которые разом покончили со всеми притязаниями дона Луиса на роль снисходительного слушателя в предстоящем разговоре.
Юноша понял, что не мореплаватель, а он должен считать себя польщенным, что тот удостоил его беседы.
– Но простите, отец Педро, вы забыли мне представить сеньора, – продолжал Колумб.
– Это дон Луис де Бобадилья. Пожалуй, единственные его достоинства в ваших глазах – это смелость и любовь к морю, а также то, что ваша высокая покровительница маркиза де Мойя приходится ему теткой.
– Одного из двух было бы вполне достаточно, – отозвался Колумб. – Люблю юношескую отвагу, ибо она, несомненно, дается Богом для того, чтобы исполнить Его мудрые предначертания: в этом убеждении я сам черпаю силы и уверенность. Что же касается второго его достоинства, то скажу одно: вместе с Хуаном Пересом де Морачена[26] и сеньором Алонсо де Кинтанилья[27] донья Беатриса принадлежит к числу моих лучших друзей, а потому ее родственник может рассчитывать на мою признательность и уважение.
Такая речь поразила дона Луиса. Хотя этот чужеземец, который даже говорил по-кастильски с акцентом, был неплохо одет и держался с достоинством, тем не менее он оставался всего лишь кормчим, или капитаном, зарабатывавшим себе на хлеб трудом своих рук. Тем более странным казался его покровительственный тон по отношению к знатнейшему из кастильцев: такое тот мог принять разве что от принца крови! Сначала дон Луис хотел осадить генуэзца,
Здесь Купер ошибается: Хуан Перес и Антонио Морачена – это два разных лица, что было установлено лишь в конце XIX в.
