с коричневыми головками, речные чайки, носились низко над неторопливой неостановимой водой.
Тремя огромными упоительно жуткими прыжками Юм слетел вниз и в плеске взлетевших засверкавших брызг врезался в кромку воды. Отскочил, весь мокрый, тихонько и удивленно засмеялся. Стоял, долго глядел на бегущую у мокрых башмаков прозрачную водичку, которая несла на себе мелкие береговые соринки и сухие стебельки, а внизу, у солнечного дна, закручивала столбиками легкий белый песочек и пошевеливала круглые невзрачные камешки.
От быстро просыхающих колготок и подола поднимался невидимый пар. Юм присел, опустил горячие ладони в нежную холодную, туго разнявшую пальцы воду. Если здесь, почти на берегу, вода такая сильная, то какое же течение вот там, где дно отлого спускается в неразличимую бурую темноту? А на середине, далеко, где на поверхности сверкает бегучее солнце? А с виду такая тихая река…
Юму что-то стало не по себе. Он торопливо умылся, еще немножко пошлепал ладошкой по воде и выпрямился. Оглянулся на рыжий откос – высоко, и грунт крошится, осыпается. Он пошел дальше влево, к пустому пляжу. В башмаках хлюпало щекотно и противно, потому что вода в них уже стала горячей. Ноги гудели и болели под коленками. Про спину лучше не думать, пока терпимо. Он сразу увидел подъем наверх, удобный, со ступеньками, но к нему не пошел. Вдоль воды лежали серебристо-серые огромные бревна, и Юм подошел к тому, что было подальше от воды, сел. Ему не хотелось прерывать тихое одиночество в этом долгом летнем дне. Больше ведь такого – только для него одного – дня не будет. Не потому, что сейчас хорошо – чего хорошего, когда так спина болит и весь как пластилиновый. Надо одному побыть. Подумать еще. Вдруг что-то в голову придет разумное…Или что-то вспомнится… Он попил еще немножко сока из желтой Темкиной бутылки, потом долго распутывал мокрые шнурки. К замысловатой шнуровке на этих новых ботинках он еще не привык. Какие-то они уж очень…туристические. Вылил из башмаков водичку; содрал, отжал и расстелил на бревне носки, подобрал мокрые ступни на горячее шелковистое бревно, снова стал смотреть на реку под бездонным синим небом. Какая большая… Он смотрел долго, пока глаза не стало резать от солнца, тогда зажмурился и послушал, как плаксиво орут чайки.
Носки, штаны и подол высохли слишком быстро. Очень жарко. Даже как-то плохо от этого жара… Юм покосился на влажные башмаки. Ничего не поделаешь. Не ждать же, когда и они высохнут… Он на всякий случай повертел головой – никого. А пляж этот как-то неправильно выглядит. Ближе к откосу лежал большой, глубоко засыпанный песком красный мячик; вся широкая золотисто-серая полоса песка была ровно разглажена многодневным ветром, а у самой воды песок был узорчато и плотно зализан водой. Юм посмотрел на свои одинокие глубокие следы и растерянно почесал бровь. Насколько он понимал, по этому песку никто не бегал купаться ни вчера, ни позавчера. А может, много дней. Это летом-то, в жару? Ну ладно, пусть он сам теперь плохо плавает и мерзнет, а все эти большие сильные мальчишки,
