темную макушку костяшками пальцев. Мила дергается, вырывается и верещит, как поросенок.
– Детский сад! – говорит бабушка, поставив руки в боки. – Максим!
– Козел! Отпусти меня! Пож-ж-жа-а-а-алуйста! Хва-а-атит!
Люблю слушать её смех. Когда Мила была совсем маленькой, я подходил к качающемуся креслу, где она сидела как мышка, и называл пирожком. Щипал за пухлые щечки и изображал всякие рожицы, а она закатывалась в таком смехе, что потом начинала икать. Я чувствовал себя самым крутым старшим братом. А сейчас, почему-то, редко когда могу назвать себя таким.
– Балда ты, Макс, – говорит она мне, опустив глаза на испачканный йогуртом пол. – Будешь продолжать в том же духе, не сделаю себе татушку на шее.
– Мы ведь договорились! – с фальшивым беспокойством восклицаю я.
– Ну, не знаю. Иной раз ты такой противный. Боюсь, что к тому моменту, когда мне исполнится восемнадцать, а это, смею напомнить, будет через четыре месяца, ты так надоешь мне, что я точно откажусь от этой глупой затеи.
Ага, как же!
– Эй! – Поворачиваюсь к ней левым боком и указываю на свою тату на шее. – Это – ты для меня. Ты – мой пульс. И я должен у тебя быть. Мы ведь обещали друг другу.
Мила закатывает глаза и делает вид, что раздумывает.
– Вижу для тебя это очень важно, да? – серьезным тоном спрашивает она. Вот же актриса!
– Еще как, – подыгрываю я.
– Ладно. Может, тогда не будем ждать моего совершеннолетия? Поедем на неделе и нарисуем мне твой пульс, м? А то серьезно, ну достал уже своими приколами и вечными придирками. Могу и передумать.
Глубоко вздыхаю и опускаю глаза. Изображаю задумчивость.
– Мм, так ты согласен?
Слабо киваю, словно взвешиваю все «за» и «против»:
– Набить тебе татушку до совершеннолетия?
– Угу. – Вижу, как засветились её глаза. Слишком плохо Мила скрывает свои коварные мыслишки. – Ты ведь взрослый, с твоего согласия мне нарисуют что угодно.
– Тогда ты будешь самой крутой в классе, – говорю я с деланной серьезностью. – Считай: тебе семнадцать, ты в одиннадцатом классе и у тебя татуха на шее. Все станут завидовать.
– Ой, при чем здесь это! Все ведь для тебя. То есть, это значимо для нас.
– Мм…
– Ну, так сделаем?
Улыбаюсь ей и притягиваю к себе. Целую макушку и шепотом говорю:
– Ни. За. Что. Только после совершеннолетия.
Она тут же отталкивает меня и протяжно рычит. А дед громко хлопает в ладоши и поднимает над головой кулаки:
– Есть! Давай, Мила, как вы там говорите… Гони еще одну сотку!
____________
Мне все не дает покоя её бегающий взгляд. Обычно трещит не умолкая, пока мы едем в город, а тут вдруг молчит, словно мышка. Украдкой поглядываю на нее: прижала к себе дорожную полупустую сумку, задумчиво смотрит в окно…
– Мила,
