вечер день за днем он стал здороваться (приподнимая кепочку) с этим цветком и прощался с ним, проезжая обратно, а за белой занавеской тем временем кипела жизнь, как раз в данном доме обитали две сестры-близняшки, черная и белая, причем обе были красивые и добрые, Крапивка и Малинка, черненькая и беленькая – но учитель-то этого не знал.
А в доме у девочек вечно паслось множество друзей и подруг, все они весело учились и проводили время, и предсказания злой соседки (а кто, собственно, сказал, что она была колдунья? Сплетни и все.) – предсказания эти не сбылись.
Единственное, что было плохо в жизни сестер, – это то, что они никого не любили. То есть они любили папу-маму, брата, дедушку и бабушек и своих друзей, но что это такое для шестнадцатилетних девушек! Далеко не все, скажем прямо.
Короче, когда в городке появился молодой учитель математики, велосипедист и пловец, что-то случилось.
Наши сестры, не сговариваясь, ровно в пять и ровно в шесть часов вечера прилипали к своим окошкам (разумеется, оставаясь за занавесками), и в результате Малина неизвестно где выкопала красный цветок и поставила его на окно. Сестре она уже потом скромно сказала, что нашла у дороги битый горшок с увядшим ростком, пожалела и подобрала, все.
Кстати, Крапива сначала и не подозревала насчет цветка Малины – а когда узнала, было уже поздно: учитель, сняв кепочку, дважды, в пять и в шесть часов, здоровался и прощался с окошком Малины, на котором сиял роскошный красный, цвета спелой малины, цветок.
На этом мы временно покинем огорченную Крапиву и счастливую Малину, потому что ветреным ноябрьским вечером, в пять тридцать, учитель повернул к берегу, борясь с морскими волнами.
Пловца несло совершенно не туда, куда он хотел, его волокло в открытое море, мало того, внезапно потемнело, как будто наступила ночь, и хлынул страшный ливень.
Берег скрылся за стеной дождя, учитель потерял направление и греб теперь без толку, явно уносясь все дальше от земли.
Но, видимо, не все было потеряно для бедного молодого человека: вдали вдруг зажглась как бы красная искра, вроде сигнала ракетницы. Искра, однако, не поднималась и не падала, а стойко сияла на одном месте.
Учитель бешено обрадовался и заработал руками-ногами не хуже пропеллера, это был бешеный стиль баттерфляй, – но когда он выбрался на берег точно у своего обливаемого дождем велосипеда, никакого фонарика или костра он не обнаружил.
Только под колесом валялся какой-то ярко-красный даже во тьме мокрый лоскутик.
Учитель зачем-то подобрал этот лоскутик, живой на ощупь, и спрятал его в карман своей непромокаемой куртки.
Возвращаясь мимо известного нам дома с цветком, учитель приподнял мокрую кепочку и попрощался с малиновым красавцем в горшке. Это чудо природы неизвестного вида и названия сияло в темном окне словно под прожектором, топорща свои лепестки. Правда, снизу у него не хватало одного зубчика, как у шестилетней первоклассницы.
Учитель помчался дальше, поливаемый жутким
