знать!» – чуть не завопила я, глядя в истерзанные болью, несчастные глаза, но не успела.
– Она сделала это! Не было никакого несчастного случая! Жанна сама прыгнула вниз, убила себя и нашу дочь! Теперь ты все знаешь! Довольна?
Глава 4
Проговорив эти жуткие, невозможные слова, Илья схватил стоявшую на столике фарфоровую барышню с собачкой и швырнул об пол. Раздался грохот, и хрупкая статуэтка, – как говорила Жанна, «тонкая штучка» – разбилась. Изящное произведение искусства превратилось в кучку бесформенных обломков. Фарфоровая девичья голова откатилась к моим ногам, и я тупо смотрела в безмятежно улыбающееся маленькое личико.
Внутри меня тоже что-то разлетелось на тысячу осколков, и склеить все, сложить как раньше, уже невозможно. Мне показалось, я оглохла – такая вдруг воцарилась тишина.
Илья быстро подошел ко мне, обнял, прижал к себе, желая поддержать, утешить. Он снова стал прежним – пусть на краткий миг, и я была ему благодарна.
Теперь я все знала. Но Илья был прав: что теперь делать с этой правдой? Выходит, нас с Ильей в этом клубе двое – двое посвященных. Вот только он уедет и, возможно, сумеет начать новую жизнь, а что делать мне? Рассказать обо всем родителям я не могу: это сведет их в могилу. Придется тащить тяжкий груз на себе, засыпать и просыпаться с сознанием того, что моя сестра – убийца и самоубийца; что моя любимая девочка, моя Дашуля, – жертва собственной матери.
– Зачем она это сделала? – прошептала я, отстраняясь от Ильи. – Ты знаешь?
Цепь распалась: он убрал руки с моих плеч. Мы снова были сами по себе – каждый наедине со своей бедой. Илья покачал головой.
– Можешь… – Я сглотнула тугой комок, казалось, что пересохшее горло выстлано колючками. – Можешь рассказать, как это случилось?
Мы смотрели друг на друга, и я впервые обратила внимание, что Илья сильно похудел. Кожа на скулах натянулась и пожелтела. Темно-серые глаза, прежде яркие, казались матовыми и тусклыми. Уголки рта опустились.
– Нечего рассказывать. Все было как обычно: проснулись, оделись, позавтракали. Дашуля плохо кушала в то утро, немножко капризничала, и Жанна сказала: может, нам не ездить на экскурсию. Если бы мы не… – Лицо его исказилось, и он замолчал.
– Перестань, – проговорила я как можно мягче и погладила его по щеке. – Не нужно мучить себя. Ничего уже не изменишь.
– Да-да, – рассеянно проговорил Илья, как будто не слыша моих слов. Похоже, он и вовсе позабыл обо мне, уйдя в воспоминания о том летнем дне. – Жанна померила Дашуле температуру. Все оказалось в порядке, жара не было. Может, спала плохо, подумали мы. Я спросил Дашулю, хочет ли она прокатиться на пароходике. Она сказала, что хочет. И засмеялась. Мы собрались и пошли на пристань.
Илья помолчал немного, склонив голову, и снова заговорил – глухо, немного заторможенно, словно спал.
– Прогулочный катер – или теплоход, шут его знает – плыл, Дашуля была в восторге и больше
