есть много их и в Галлии, есть много их и на полуночи. Пусть в Галлию ведет князь Радогост. На полуночь князь Олимер. К Понтийскому морю из вас кто-либо. Из князей у нас только и остались Радогост и Олимер.
– Да будет так, батя! – отвечали, как один человек, венеды. – Пусть гонцы разнесут эту весть по городам и весям венедским. Пусть народ готовится к выселению. Да будет так, батя! Слово твое – святое слово!
Дряхлый князь низко поклонился венедам.
– Добро вам, братья честные, что еще верите старику хилому. А лучшего дела нам не выдумать.
Толпа заволновалась и заговорила между собой.
В это время внук надел на дряхлого князя шапку и осторожно повел его в лес по той же тропинке, по которой вывел его.
В князе, по-видимому, миновалась надобность. Его дело было только сказать, дело других – исполнить.
Когда князь с внуком своим отошел довольно далеко от поляны, молчавший все время внук вдруг обратился к деду:
– Дедушка, а дедушка!
– Что тебе, дитятко?
– А мы с тобой, дедушка, выселяться будем?
– Куда нам с тобой выселяться, дитятко? Я стар, ты млад – оба никуда не годимся. Поживем покуда и здесь. Я помру. Ты подрастешь, – вот тогда и делай, что знаешь, и иди, куда хочешь.
– Я, дедушка, тебя не покину. Только мне очень хочется побывать в чужих сторонах. Я бы побывал во всех тех городах, про которые ты рассказывал. Там, должно, совсем другие люди живут.
– Нет, дитятко, все такие же люди, как и мы с тобой. Только в одном месте злые люди, в другом – добрые. А больше все злые. Хуже готов.
– Готы собаки, дедушка. Кабы моя воля была, я бы их всех перерезал.
– Трудно их перерезать, дитятко: готы народ сильный.
– А уж сильнее готов и нет, дедушка, никого больше?
– Нет. Они многими землями владеют. Один только римский император и не покорствует перед ними. Да и тот боится их. Готы, дитятко, страшный и сильный народ.
– Когда я вырасту, дедушка, плохо от меня будет готам.
– Ох, ты витязь мой, витязь! – засмеялся добродушно старик и погладил внука по голове.
Внук между тем насупился. Видимо, в его детской груди уже накипела затаенная злоба против ненавистного ему племени.
Долго внук и дед шли по лесной тропинке. Молчал внук, молчал и дед. Внук, как умел, поддерживал старика. Старик еле передвигал ноги и часто спотыкался. Наконец перед ними показалось несколько хижин, ютившихся под сенью лип на глухой лесной луговине. Жилища эти скорее походили на берлоги зверей, чем на дома человеческие.
Едва внук и дед приблизились к ним, как откуда-то, точно из-под земли, выбежала молодая девушка. Легкая, улыбающаяся, в белой длинной сорочке, перехваченной по стану тонким пояском, длинноволосая, голубоглазая, она подбежала к старику и обхватила шею его своими пухлыми гибкими ручонками.
– Дедушка! Дедушка! – радовалась
