голосом – прибыл, когда свадебные часы пробили одиннадцать. Он выглядел, как человек, который всегда знает, что сказать. Он выглядел, как человек, который уверенно возьмет вас за руку и проводит домой, случись вам потеряться. На нем была не униформа, а дорогой черный костюм, на лацкане которого блестел партийный значок. Кристоф усадил его на лучшее место, и Эмилия сняла крышку с медового пирога.
– У меня совсем немного времени, – начал было гость, но Эмилия уже протянула руку за ножом.
– Он из своего меда, – проговорила она. – Муж покажет вам ульи. Его отец сам вырезал их в форме человеческих фигур.
Она вручила гостю тарелку и вышитую салфетку.
– И еще вы непременно должны увидеть наши лиственницы, Кристоф посадил их в 1933 году в честь победы на выборах. Осенью они просто чудесны.
Они замолчали, занявшись пирогом. Гость чуть не подавился кусочком миндаля, но, к счастью, быстро откашлялся.
– Мы, конечно, можем проводить вас в детскую, – предложила Эмилия. – Если это необходимо.
– Благодарю. Не нужно, – ответил гость.
– Хорошо, – кивнула Эмилия.
– Нам бы хотелось поскорее все уладить, – добавил Кристоф, – чтобы прекратить страданья…
Гость кивнул – он добрый человек, справедливый человек.
– Спасибо, что вы приехали, – сказала Эмилия, провожая гостя. – Спасибо, что вы занимаетесь нашим делом.
Да, он добрый и справедливый человек – супруги Кренинг были единодушны. Оставшись одни, они вернулись к своим обычным делам.
Сентябрь 1939. Берлин
Но вернемся к началу: несколькими неделями раньше нелепый человек с нелепыми усами отменил очередной съезд партии, созывавшийся под лозунгом «Ради мира», – чтобы напасть на Польшу.
Война была развернута с исключительной пунктуальностью и в строгом соответствии с планом. Шестилетняя Зиглинда Хайлманн вместе с родителями и братьями сидит в гостиной и слушает, как голос из радио с треском распространяется по их берлинской квартире подобно разгорающемуся пожару.
Я вижу, как ее отец Готлиб сжимает антенну двумя пальцами, пытаясь поймать сигнал, но получается плохо. Какая несправедливость, злится он, мы живем на верхнем этаже в Шарлоттенбурге, а это не какие-нибудь трущобы!.. Когда ему кажется, что он поймал сигнал, вся его угловатая узкая фигура застывает, однако лицо остается недовольным. Бригитта, мать Зиглинды, показывает вправо, но отец двигается слишком порывисто и опять теряет сигнал.
– Чуть-чуть назад, папа, – подсказывает Зиглинда.
Собрав все терпение, отец осторожно передвигает провод, и ему наконец удается поймать фюрера без искажений.
Юрген, ему уже почти пять, строит башни из деревянных кубиков и, не дожидаясь, пока они упадут, сам ломает их, с грохотом рассыпая по паркету.
– На ковер, Юрген! Соседи!
Курт,
