энергия отказа снова смутила его.
Почтенное лицо доктора на мгновение приняло отталкивающее, злобное выражение.
– Милейший, – сказал он, – предоставляю вам действовать как угодно; я совсем не хочу обижать вас. Я никому ничего не навязываю… А все же оставлю вам мой адрес и…
– Мне его не нужно, я не хочу знать, в каком доме вы живете, – прервал его Феттс. – Я услышал ваше имя, и мне стало страшно, что, может быть, речь действительно идет о вас… Я все стремился допытаться, существует ли в мире Бог… Теперь я знаю, что Бога нет. Уйдите!
Феттс все еще стоял между лестницей и выходной дверью, так что великий лондонский врач мог пройти на улицу, только обогнув его. Мысль об этом унижении заставила Макферлена медлить. Он был бледен, и за стеклами его очков поблескивали опасные огоньки. Но, стоя в нерешительности, он заметил, что кучер его дрожек смотрит с улицы на необыкновенную сцену, в то же время он увидел и нашу маленькую компанию, сгустившуюся в уголке бара. Присутствие стольких свидетелей заставило Макферлена обратиться в бегство. Он согнулся и, задевая за обшивку передней, с быстротой змеи кинулся к выходной двери. Но не все волнения окончились для него; когда он поравнялся с Феттсом, тот схватил его за руку, и в комнате прозвучали следующие слова, произнесенные шепотом, но со страшной отчетливостью:
– Вы опять видели его?
Великий, богатый лондонский врач громко закричал; это был резкий, прерывистый, дрожащий вопль. Макферлен отшвырнул Феттса и, закинув руки за голову, как уличенный вор, выбежал из дверей. Раньше, чем кто-либо из нас успел пошевелиться, дрожки задребезжали к станции. Все, что случилось, походило на сон, но после сна этого остались последствия. На следующий день слуга нашел на пороге разбитые золотые очки, а в вечер происшествия мы все, еле дыша, столпились подле окна ресторана; с нами был и Феттс, совершенно трезвый, бледный и с выражением решительности на лице.
– Спаси нас Бог, мистер Феттс, – сказал хозяин «Джорджа», первый пришедший в себя. – Что все это значит? Странные вещи говорили вы.
Феттс обернулся к нам и поочередно посмотрел на каждого из нас.
– Попридержите-ка языки, – сказал он, – небезопасно стоять на пути Макферлена; многие раскаялись в этом, да поздно.
Потом, не допив своего третьего стакана, не дожидаясь четвертого и пятого, он простился с нами, мелькнул под лампой лестницы и ушел в черную ночь.
Мы трое вернулись в гостиную с ее раскаленным камином и четырьмя яркими свечами и стали перебирать все случившееся. Мало-помалу леденящее чувство изумления сменилось в нас жгучим любопытством. Мы долго не расходились; насколько я помню, нам никогда не случалось оставаться в «Джордже» позже, чем в эту ночь. Каждый из нас высказывал свое предположение, обязуясь со временем доказать его справедливость. И всем нам стало казаться, будто для нас важнее всего в мире разведать прошлое нашего товарища и открыть тайну, которую он разделял со знаменитым доктором.
