и казалось, что она вот-вот упадет в воду, но потом она заметила, что все остальные на качку не обращают внимания, и постаралась убедить себя, что это просто детская игра, вроде раскачивания на канате; а еще она вспомнила, как когда-то давно отец подбрасывал ее высоко в воздух, а потом ловил…
Но наибольшее беспокойство вызывала у нее необъятность и глубина морских вод. Стоило ей представить, сколько воды под килем судна и насколько далеко дно, как подкатывала тошнота, а колени сами собой подгибались, словно она, взобравшись на вершину высоченной башни, перегнулась через перила и посмотрела вниз. А уж когда она начинала думать о том, что на плаву их удерживает всего лишь деревянная платформа размером не больше внутреннего дворика, а вокруг бескрайняя, как небо, гладь воды и вряд ли кто-то из них умеет плавать, а значит, все они буквально в нескольких шагах от гибели, то готова была считать всех моряков либо невероятными храбрецами, либо полнейшими глупцами.
Любая мысль о брате по-прежнему причиняла ей острую боль, и у нее тут же начинало мучительно тикать в висках. Она старалась как можно меньше двигаться, но очень внимательно следила за тем, что происходит вокруг, и прислушивалась к разговорам, пытаясь этим отвлечь себя от болезненных воспоминаний.
Наконец гребцы осушили весла, принесли откуда-то снизу корзину припасов – оливки, соленую рыбу, свежую воду и сухое печенье – она такого никогда прежде не пробовала. Он хоть и уселся с нею рядом, но прямо к ней обратился всего лишь дважды. Ей было приятно, что она так быстро оказалась включена в некий магический круг избранных, куда другие доступа не имели. Ну а то, что он вынужден всячески поддерживать свой авторитет, ей было тем более понятно. Льстило ей и предвкушение того, что вскоре они останутся наедине, и тогда этот человек будет принадлежать лишь ей одной.
Они встали на якорь возле этого острова незадолго до полуночи. Сначала на воду спустили на веревках маленькую лодку, на которой трое мужчин поплыли к берегу, чтобы разведать обстановку. Вернувшись, они сообщили, что остров необитаем, и принялись перевозить туда ящики и узлы; и лишь после того, как на поросшей травой каменистой гряде были установлены несколько шатров, на остров переправили ее и остальных женщин.
С наступлением ночи к ней пришел страх. Дома свет горящего костра всегда выхватывал из тьмы какие-то знакомые предметы – кусок каменной стены, фрагмент росписи по штукатурке, резные деревянные подвески. Но ей еще никогда не доводилось видеть абсолютной тьмы, кажется, полностью поглотившей весь окружающий мир. В непроницаемой темноте она совершенно утрачивала способность ориентироваться и в пространстве, и во времени, и в голову тут же начинали лезть страшные истории, которые ей рассказывали в далеком детстве – как Хаос породил любовь и ад, как Хронос серпом кастрировал собственного отца, – и теперь все это представлялось ей столь же реальным, как и то, что ее двоюродный брат Главк чуть не утонул в бочке меда, а другой ее двоюродный
