из сумки книжку-раскраску. Мальчик принялся раскрашивать картинки. У него был сине-красный карандаш, с двух сторон цвет: с одной – красный, с другой – синий. И мир для него был в этих двух радостных красках, синей и красной: ежик – синий, гриб – красный, дерево – синее, кот – красный.
Губинский смотрел на эти художества и удивлялся: всего два цвета – и целый мир! А творцом этого мира был маленький мальчик, ребенок. «А мои студенты порой совсем не умеют передавать цвет! – подумал Губинский. – А ведь в детстве никто не задумывается над тем, умеет он рисовать, или нет! Ребенок просто берет в руки сине-красный карандаш и рисует мир. И нисколько не сомневается в том, получается у него или нет. Он просто рисует. А потом вдруг куда-то все уходит у многих, и они начинают думать, что рисовать не умеют. И некоторым никакая учеба не помогает!»
– Тебя как звать? – осторожно поинтересовался он у мальчика.
– Павлик! – живо откликнулся ребенок, и закусил нижнюю губу, пытаясь сосредоточиться над следующим сине-красным шедевром.
– Вот те на! И меня Павлик! – радостно отозвался Губинский.
Мальчик не отреагировал на его радость. Наверное, уже понимал, что детей – много, а имен – меньше. Поэтому, он – Павлик, и этот дядя – Павлик, и еще Павликов на белом свете много-много! И еще есть дети, которые уже выросли, стали вот такими дядями, а их все Павликами зовут.
– Правда, я – Пал Палыч. И ты, когда вырастешь, тоже станешь Пал… – Губинский осторожно-вопросительно посмотрел на Ольгу.
– Викторович, – ответила она. – Он будет Павлом Викторовичем.
И без паузы спросила:
– Пал Палыч, посмотрите мои работы. Пожалуйста…
Ну, посмотреть-то он был готов. А что дальше? Дальше-то что?! Что хотела от него эта девочка?
«Провинциалочка, судя по всему. Наши все больше „по звонку“ идут. Находят путь к нужному человеку, вызванивают, заискивающе докладывают: я, мол, от Иван Иваныча, и далее выкладывают просьбу. Как правило, о поступлении. Или, на худой конец, о курсах. А эта сама пришла. Не побоялась. Да и не одна, а с… Павлом Викторовичем!» – думал Губинский, ожидая терпеливо, пока Ольга развяжет замызганные тесемки на картонной папке.
– Вы хотите… поступать? – осторожно спросил Губинский, и Ольга уловила в вопросе неприязнь. Кожей почувствовала и правым ухом, обращенным к нему, хорошо услышала в вопросе кое-что, что заставило ее покраснеть.
– Нет, – поспешно ответила. – Я уже учусь.
– Тогда зачем вам я?
– Мне сказали, что вы – лучший в городе художник, работающий в книжной графике.
У Губинского отлегло от сердца. Не любил он просителей, а уж тем более – просительниц. Это первое. А второе – кому ж не понравится, когда говорят «вы – лучший из…»?
– Ну, это еще
