вселенская, одно слово. Григорич, пес старый, за магазин «пятерки» удавится, как увидит, что заводские патроны… М-да.
Остановились поодаль, спрятавшись за дождем и несколькими неубранными копнами. Клыч спрыгнул, чуть не оскользнувшись на совершенно сырой соломе. Выпрямился и потопал вперед. Ничего, все еще будет, он не гордый, когда надо. Постучал, бухая кулаком в сталь двери, утопленной в кирпичи.
– Кого там несет? – голос у хозяина благообразием не отличался, порой срываясь «петухом». – Картечью в хавальник не хочется?
– Ты б, Григорич, хотя бы изредка с людьми разговаривал бы ласково, а? – Клыч хохотнул. – Открывай, пень старый. А то сам открою.
– Ох, ты ж, кто к нам пожаловал, – открывать Григорич явно не торопился, – это у меня слуховая галлюцинация иль выжил, Антон Анатолич?
– Ага… – Клыч сплюнул, зверея. – Кто у тебя был из моих?
– Ну, Антон Анатолич, ты уж не обижайся… – лязгнул глазок, темнея глубиной, – но они себя твоими уже не считают. И я их понимаю, понимаю… ты-то, говорили ребятки, только подошвами и сверкнул, когда тебя кто-то из снайперки приголубил. Жалко, что снайперка оказалась не больно калиберной.
– Ты, старче, ничего не перепутал? – Клыч скрипнул зубами. – Ты с кем разговариваешь сейчас, колода ты трухлявая?
– Да не тарахти, Антон Анатолич, – хохотнул хозяин, – не с руки тебе.
Клыч выдохнул, пожав плечами. Жизнь дураков ничему не учит. Приходишь по-хорошему, а получаешь кило дерьма. Ну-ну.
– Ты б открыл, поговорить надо.
– Ты б шел себе мимо, пока и впрямь не пальнул. Все, батька Сатана, откомандовался. И слава богу, а то достал хуже горькой редьки. Иди отсюда, говорю.
Клыч выпрямил руку, судорожно скрипнул скрюченными пальцами по неровной стали двери. Помотал головой, отошел. Недалеко, так, чтобы точно не задело. И крикнул, надеясь, что его услышат:
– Военная! Снесите ему к долбаной матери трубу!
Услышали. Клыч заставил себя стоять, не кланяться, не прижиматься к земле, держать марку. Грохнуло так, что небо, того гляди, разорвется. Засвистело, завизжало огненными стремительными каплями, протянувшимися к дому охамевшего Григорича. Что там трубу… крышу снесло где-то наполовину. Через треск и вой снарядов еле-еле пробился крик хозяина.
– Не нада-а-а-а! Хва-а-а-т-и-и-и-т!!!
Стрелок «Выдры» явно понимал, что кровля, пусть и крепкая, листовая, долго не выдержит. Грохот и вой прекратились. Клыч, довольно оскалившись, полюбовался результатом. Результат ему понравился даже больше, чем ужас в голосе Григорича. Но, увидев хозяина, уже открывавшего дверь, Клыч порадовался еще больше.
– Обосрался, сукин кот?
Григорич сопел, мотая плешивой головой. Клыч, заложив руки в карманы выданной старенькой шинели, величаво прошествовал внутрь. Не преминув по дороге приложить засранцу в голень. Стоило, стоило, что и говорить.
Под ногами чавкало грязью и собачьей кашей. Видать,
