лежит на постаменте, установленном посреди библиотеки. Толстенная и важная.
Злобинда подзывает нас Галетом.
– Разрешите представить, – говорит она, вежливо кланяясь глазастому фолианту: – Книга-Всех-Историй.
Так вот почему она такая… обширная. Попробуй удержи в себе столько. Ведь истории, как мыши. Так и норовят на свободу. Но вот только зубы Книги-Всех-Историй – надежней замковых ворот.
Бумажная хранительница знаний пытливо осматривает нас. Видимо, считает, что мы достойны её внимания, и отвечает шелестящим, будто пыльным голосом:
– Давайте мне тут без танцев вприсядку. Это – в отдел искусства. А ко мне пришли – так спрашивайте.
И Галет спрашивает, испуганно тыча пальцем и заикаясь:
– Она разговаривает?
– Не слышишь, что ли, пузан, – злится книга, – разговариваю. Хотя вообще-то я не из болтливых. Предпочитаю молчать и слушать.
– Она разговаривает! – восклицает Галет, нервно дрыгает ногой и плашмя заваливается на спину. Прямо к ногам Злобинды.
Она провожает его презрительным взглядом:
– Слабак! А на вид такой солидный мужчина.
– Невежда! – громыхает Книга-Всех-Историй. – Так разговаривать с почтенным фолиантом! O tempora! О mores!6 Да чтоб тебя печатный станок зажевал!
О, а книженция-то знает в проклятиях толк. Потому что я тут же представила себе зубастый печатный станок. Даже холодок по спине пробежал.
– Ваше возмущение, уважаемая Книга-Всех-Историй, совершенно справедливо. Полностью поддерживаю!
Злобинда легко касается замшелой обложки и ласково поглаживает. Чего сложно было ожидать от такой дамы, как она.
Фолиант прикрывает все шесть глаз и едва не мурчит.
– Уважаемая книга, можем ли мы узнать историю о тёмном народе крысоров?
Книга взбрыкивает, отползает от руки, бычится.
– Уходите, не хочу с вами даже разговаривать! Не знаю таких мерзких историй.
Но Злобинда стоит на своём:
– Этот невежда, – указывает на всё ещё бессознательного Галета, – был заколдован крысором.
– Невозможно! – книга даже подпрыгивает на месте, как сбрендивший пельмень. Ага, видела я однажды такие. – На всех крысоров наложена печать, блокирующая магию. А остальных – переловили крысоловы.
– Но вы представьте себе, просто представьте, что кто-то из них спрятался. Или уцелел. Или так сменил личину – а уж они в этом мастаки были! – что даже крысоловы не унюхали?
Книга-Всех-Историй замирает, хлопает длинными ресницами, щекочет нервы перешёптыванием страниц – будто чревовещатель какой.
И наконец в звенящей, повисшей, как занавеска, тишине говорит:
– Это плохо, тогда смерть.
И я начинаю понимать: нечто подкралось незаметно и собирается закусить нами.
Ведь уже второй раз в Академии Тёмного Колдовства звучит
О времена! О нравы! – цитата из знаменитой речи Цицерона
