ивала головную боль и вызывала приступ тошноты.
«В ящике стола должны быть таблетки от головной боли, только вот как до него добраться».
Совершив невероятное усилие, я открыла глаза и для начала выяснила, который час. Было без четверти шесть. Чтобы голова не разлетелась на миллион частей, одной рукой я с силой надавила на лоб, а другой потянулась к ящику стола. Стол стоял в метре от меня, и я решила попытаться достать таблетки, не вставая с кровати. Я вцепилась в узкую прохладную ручку и резко дёрнула на себя. Ящик легко подался вперёд, не стремясь преодолевать моё усилие, и грохнулся на пол вместе со всем содержимым, которое рассыпалось веером ровно посередине между столом и кроватью. Тяжело дыша и стараясь не стонать, я откинулась обратно на подушку. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я снова возобновила попытку достать лекарство. Я пошарила рукой возле кровати и наконец-то вытащила из вороха рассыпавшихся фотографий упаковку с лекарством. Воды под рукой не оказалось, поэтому я просто разжевала таблетку и, чувствуя невероятную горечь во рту, стала ждать облегчения. Наверно, я впала в забытье, потому что когда упрямая заноза перестала буравить мой мозг и я снова открыла глаза, было уже около семи часов. Солнце висело над деревьями и нагревало комнату, отражаясь от глянца рассыпанных на полу фотографий.
Почувствовав, что способность двигаться постепенно ко мне возвращается, я аккуратно сползла с кровати и стала собирать с пола старые семейные фото, которые после трагической гибели родителей хранились в ящике моего письменного стола. Я и моя единственная старшая сестра Марта, мама и папа, папа с Мартой, мама с Марком. С Марком, который так и не успел официально стать моим отчимом, но сделал всё возможное, чтобы стать другом.
Когда родители решили расстаться, мне было восемнадцать лет. К тому времени я уже покинула стены отчего дома и жила у своего бой-френда. А Марта, её муж Роберт и маленький Артур жили за границей, где работал Роб. Мама с папой остались одни в огромном, пустом и как-то сразу умолкнувшем доме. Наверное, они чувствовали себя осиротевшими, а мы, как все любимые, избалованные и эгоистичные детки, занимались своей жизнью, нимало не заботясь о чувствах самых дорогих людей. Не знаю, может быть, сказалась усталость, но им не хватило сил удержать друг друга в скучных и унылых буднях сытого и устроенного быта.
Переживала ли я их расставание? Не помню. Скорее, я просто не заметила его. Для меня-то ничего не изменилось: и папа и мама были рядом в любую необходимую для меня минуту. Так было всегда. Раньше так было всегда…
Мама и папа уже несколько лет не жили вместе, у каждого из них была своя жизнь, но они не разводились. То ли не придавали этому значения, то ли не находили времени – не знаю. Папа жил один, много работал. Не знаю, также, были ли после мамы в его жизни женщины. Меня он ни с кем не знакомил. А мама жила с Марком, который её боготворил. Они познакомились, когда она, чтобы немного развеяться, собиралась в путешествие на Мауи, один из островов Гавайского архипелага.
Марк возглавлял туристическое агентство «Адреналин», которое занималось организацией поездок в экзотические уголки планеты. Сначала он просто организовывал поездку, а потом, чувствуя, что влюбился в маму, оставил все свои дела и поехал с ней. Это был их медовый месяц. Вернувшись из поездки, они больше не расставались до самой маминой смерти. Мама разделила своё личное «они жили долго и счастливо» между двумя мужчинами, но по иронии судьбы именно с папой умерла в один день.
Мама с Марком собирались пожениться. Но сначала ей нужно было развестись с папой. Несмотря на расставание, мама и папа остались родными людьми, они дружили. (Хотя, иногда мне кажется, что папа до самого конца любил только маму). В день, на который было назначено слушание дела об их разводе, папа, как ни в чём не бывало, заехал за мамой, чтобы отвезти её в суд. На перекрёстке на них вылетела тяжёлая фура, ехавшая на красный свет с критическим превышением скорости. У них не было шансов.
Водитель фуры потом доказывал, что у него отказали тормоза. Его не посадили. Он умер от передозировки через четыре дня после гибели родителей. Когда он их убивал, он тоже был под кайфом.
Мы с Мартой, которая вместе с семьёй вернулась из-за границы сразу после трагедии, тяжело переживали смерть родителей и, как могли, поддерживали друг друга. А ещё я боялась за Марка. Мне казалось, что он не переживёт мамину смерть. На похоронах я даже подумала, что он сошёл с ума. Марк вдруг совершенно серьёзно стал договариваться с могильщиками, чтобы его похоронили вместе с мамой. Ему отказали, он бросился к могиле. Четыре человека с трудом смогли его удержать. За несколько дней он поседел, из видного моложавого мужчины превратился в дряхлого старичка. Действительность его больше не интересовала. Прошли месяцы, прежде чем он смог вернуться к реальности. Я была рядом с ним. Мы много говорили о маме, о жизни и смерти, и он признался мне, что теперь точно знает: смерти не существует, его любимая Лилия по-прежнему с ним, он чувствует её присутствие, и только это даёт ему возможность жить дальше.
Марк так и не женился.
