в дом дрова. – Нельзя ли мне остаться в Эксмуте и жить у вас?
Ее взгляд стал тяжелым, но она не отвела глаз:
– Я не смогу прокормить тебя. Чтобы самой не умереть с голоду, мне приходится работать и портнихой, и шлюхой. А если бы и тебя надо было кормить, мне пришлось бы спать со всеми подряд. – Одно поленце выпало из охапки, которую она несла. Эдита дождалась, пока Роб положит его на место, потом повернулась и вошла в дом.
После этого случая она стала приходить реже, а с ним едва перебрасывалась парой слов. Наконец и вовсе перестала появляться. Возможно, наслаждения стали меньше интересовать Цирюльника, потому что он стал каким-то раздражительным.
– Дубина! – зарычал он на Роба, когда тот снова упустил шарики. – Давай, поработай всего с тремя, только бросай их высоко, как бросаешь все пять. Когда взлетит третий, хлопни в ладоши.
Роб так и сделал; когда он хлопнул в ладоши, ему вполне хватило времени поймать все три шарика.
– Видишь? – сказал довольный Цирюльник. – За то время, что ты хлопал, можно было запустить остальные два шарика.
Но когда Роб попробовал с пятью, они столкнулись в воздухе и снова все пошло прахом; хозяин ругался, а шарики раскатились по всей комнате.
И вдруг оказалось, что до весны всего две-три недели.
Однажды ночью Цирюльник, считая, что Роб спит, подошел к нему и поправил медвежью шкуру, чтобы та закрывала подбородок и мальчику было тепло. Он долго стоял над ложем, глядя на Роба. Потом вздохнул и отошел.
Утром Цирюльник достал из повозки кнут.
– Ты не думаешь о том, что делаешь, – упрекнул он Роба. Мальчик ни разу не видел, чтобы хозяин стегал кнутом лошадь, однако стоило ему снова уронить шарики – и кнут хлестнул его по ногам.
Было очень больно. Роб громко вскрикнул и заплакал.
– Подбери шарики.
Он подобрал, снова подбросил с тем же прискорбным результатом, и кнут снова прошелся по его ногам.
Отец много раз колотил Роба, но никогда не хлестал его кнутом.
Снова и снова он подбирал все пять шариков и пытался жонглировать ими, только ничего у него не получалось. После каждого промаха кнут обвивался вокруг ног, исторгая из него новый вскрик.
– Подними шарики.
– Ну, пожалуйста, не надо, Цирюльник!
– Это ради твоей же пользы, – ответил тот с посуровевшим лицом. – Думай головой. Поразмысли над этим. – Несмотря на холодный день, с Цирюльника лил пот.
Боль заставила Роба думать о том, чем он занимается, но тело тряслось от рыданий, а мышцы стали словно чужие. У него получалось даже хуже, чем обычно. Роб стоял и дрожал, лицо заливали слезы, сопли забивали нос и рот, когда Цирюльник хлестал его. «Я римлянин, – говорил он себе. – Когда вырасту, я найду этого человека и убью».
Цирюльник хлестал его, пока кровь не выступила на штанинах новых брюк, сшитых Эдитой. Тогда он бросил кнут и вышел из дома.
Поздно
