запретным лабиринтам замка и наткнулся на отверстие, что оголяло покои принца. Припав к стене лицом, начал наблюдать за тем, как ладонь прислужника принялась ласкать мужское достоинство Талоса, размазывая по всей длине белый крем. Талос вздыхал и извивался так, как ни одна наложница. Будто одно лишь прикосновение пробуждало в нем такую бурю наслаждения, что спрятать ее невозможно. Потом тихо застонал и стал подаваться навстречу ласкающим ладоням прислужника. Тот понятливо улыбнулся и чуть увеличил темп. Когда же Талос уже был готов излиться, слуга внезапно отпустил его. Спустил штаны и встал на четвереньки. Впился руками в меховой ковер и через плечо посмотрел на принца.
Набухшее от страсти достоинство Талоса жаждало ворваться в плоть юноши. Он вошел в узкое ущелье между ягодиц слуги, и тот задвигал бедрами навстречу своему хозяину. Еще пара быстрых движений и Талос излился в подрагивающую плоть прислужника. Я поежился и отпрянул от глазка. Тут же захотелось помыться, будто на меня опрокинули ушат с помоями.
Другие королевства называли Стагмар клоакой разврата, и в тот момент я понял почему, но со временем привык к пристрастиям брата. Его любовные утехи больше не вызывали во мне протеста и брезгливости.
Мне и шестнадцати не исполнилось, когда Алтар привел наложниц в мои покои. Я мог выбрать любую, а предпочел ту, в чьих жилах текла кровь воздушных драконов. Когда впервые овладевал женщиной на глазах отца, вспоминал поцелуй Солары. Дерзкий и в то же время томный. Страстный и невинный. А небесно-голубые глаза, подернутые сизой дымкой, отпечатались в памяти так явно, что не сразу получилось от них избавиться. Когда принцесса пришла ко мне в Храм Обители, я не увидел в ее глазах раскаяние. Она не могла не знать о том унижении, которому меня подверг ее брат. И это сухое: – «Прости»… Мой трэлл с яростью опалил ее руку, напугав до смерти. А мне хотелось кричать от злости! Убивать! Мстить! До сих пор во мне плескалась эта ярость. Еще тогда в палате Храма я решил, что смерть для Солары будет слишком гуманным наказанием. Я желал наблюдать за ее мучениями, ведь знал, на что можно больно надавить. Знал, что придет тот день и час, когда она пожалеет о том, что заговорила тогда с бастардом!
Прошло уже немало времени и казалось, что боль притупилась, а ярость потухла. Мы с ней были всего лишь заложниками традиций. Все можно простить, но не наглую ложь!
Никогда не забуду покорный взгляд и легкий кивок, что подписал мне смертельный приговор, ведь после того, что произошло потом, во мне умерла душа. Она умирала с каждым движением внутри моего тела. С каждым ударом камня, что разрывали мою плоть. Прислужники были сильнее и наглядно показали, что такое насилие. Мои раны со временем затянулись, а вот душа…
Самое противное, что я полюбил Солару в тот день, когда она впервые со мной заговорила. Эта невинная красота воздушных драконов опьянила так, что я жил от встречи до встречи. Горделивая, недоступная, но все же нежная и покорная. Солара… Я засыпал и просыпался с ее именем
