только двоих – механика-водителя Банникова, которого звали Алексеем (до начала атаки я успел узнать, что он был из окруженцев и летом вроде бы успел немного поездить аж на «КВ-2»), и Науменко, которого звали Степаном – этот запомнился, поскольку был у меня в главной башне заряжающим. А Магдазиева, кажется, звали то ли Рифат, то ли Ривкат…
Я столь подробно расписал свой первый бой на этой войне только лишь потому, что этот фактически самый первый мой экипаж в том бою полег в полном составе, и от этих молодых, чем-то похожих друг на друга парней на всей Земле не осталось практически никаких напоминаний. И даже я толком не запомнил их лиц…
Уже потом, у себя, в начале XXI века, в архиве МО РФ я нашел только пару пожелтевших листков с машинописным текстом – записи оперсводок командования Западного фронта, содержавшие упоминания о судьбе 44-го ОТБ. Так вот, там было записано, что уже 14 ноября 1941 г. батальон потерял всю свою материальную часть (оставшиеся два танка «Т-26» и два «Т-60» отправлены в ремонт) и его оставшийся личный состав в количестве 22 человек (в числе живых значился, в частности, лейтенант Кадин) был отведен в тыл на переформирование. Остальные 113 человек из состава батальона числились погибшими, ранеными или пропавшими без вести. Фамилии комбата, капитана Брыкина и старшины Горобца стояли в списке убитых (погибли 3 и 5 ноября 1941 года соответственно), а весь мой экипаж, включая меня, – пропавших без вести. Дата «пропажи» была та самая – 20 октября 1941 г.
В общем, мне осталось только помнить этих конкретных восьмерых человек из двадцати с лишним миллионов наших павших хотя бы потому, что никто, кроме меня, обстоятельств их гибели, не видел и не знает. Вот я и сделал себе эту «зарубку на память»…
Ну а в остальном я попытался объяснить прибывшему экипажу, что да как. Мои приказы и ценные указания были предельно просты.
Поскольку связь отсутствовала как факт и ее у нас не было ни с остальными танками, ни со штабом батальона, ни даже внутри танка, я велел расчету каждой башни «действовать по обстановке». То есть вести наблюдение в своем секторе обстрела и, увидев какую-то цель, бить по ней без промедления и моих команд. По особо важным целям буду стрелять я из своей 76-мм в главной башне. Опять же, приказал ориентироваться на разрывы моей пушки, поскольку опрометчиво пообещал обозначать направление огня и местонахождение тех самых «особо важных» целей. Забыл, что на дворе не 1990-е…
Мехводу я приказал не останавливаться и ни в коем случае не глушить двигатель, поскольку при наших слоновьих габаритах, если встанем – сразу вмажут из чего-нибудь и зажгут. Сказав это, я вполне понимал, что точно стрелять с ходу у нас не получится, но одновременно при тяжести и инертности «Т-35» механик-водитель, переключая передачи или маневрируя, должен был все время притормаживать. И этих вынужденных замедлений нам должно было вполне хватить на относительно точную стрельбу.
Люки я приказал не задраивать, а лучше вообще не закрывать. Объяснил, что мы очень большие и тихоходные, а бронирование
