или вопросами, не толкался и не пихался, не приказывал сделать то или не делать этого, не звонил в звонок и не требовал ее внимания. В этот момент Джудит неожиданно открыла для себя, какое это удивительное благо. Одна. В покойном уединении своей собственной спальни, просторной и тихой, в окружении красивых, радующих глаз вещей. Она подошла к окну, открыла его, облокотилась о подоконник и стала наблюдать за белыми голубями, слушать их нежное воркование.
Одна. Столько в последнее время было событий. Недели, даже месяцы непрерывной суматохи и суеты. Рождество в Плимуте, все эти сборы, упаковка вещей, подготовка к отъезду из Ривервью-хауса, ажиотаж по закупке вещей для «Святой Урсулы» и, наконец, расставание с матерью, Филлис и Джесс. А потом – школа, где невозможно остаться наедине ни секунды.
Одна. Джудит только теперь осознала, как ей недоставало роскоши уединения, и поняла, что такие, пусть редкие, моменты необходимы ей как воздух. Пребывание наедине с собой дарило, пожалуй, не столько духовное, сколько чувственное наслаждение, какое бывает, когда надеваешь шелковое белье, или купаешься без купальника, или идешь по пустынному пляжу в компании одного лишь солнца, ласкающего тебе плечи. Уединение восстанавливало силы, освежало. Следя за голубями, Джудит единственно чего желала, это чтобы Лавди не ворвалась в комнату, не нарушила ее покоя. Конечно, она была очень признательна подруге за ее бесконечную доброту и гостеприимство. Но ей требовалось какое-то время, чтобы внутренне собраться, снова почувствовать себя отдельной и самостоятельной личностью, найти в самой себе точку опоры.
Издалека, со стороны леса, до ее слуха донеслась трескотня выстрелов. Охотники из Нанчерроу все еще стреляли голубей. Когда внезапный резкий звук разорвал тишину, белые голуби под окном взвились со своих мест в воздух и, хлопая крыльями, продолжали беспокойно носиться над двором до тех пор, пока им не показалось, что опасность миновала. Джудит смотрела, как они снова опустились на свои жердочки, надувая белоснежные грудки и опять принимаясь чистить себе перья.
Лавди все еще не было. Вероятно, она искала себе какую-нибудь одежду позатрапезнее, чтобы продемонстрировать самое непримиримое презрение к неукоснительной строгости школьного костюма. Немного погодя Джудит закрыла окно, сняла школьную форму и, медленно смакуя прелесть новизны, нарядилась в «обноски» Афины Кэри-Льюис. Потом вымыла руки (мылом «Шанель»), пригладила щеткой волосы и завязала их сзади новенькой темно-синей лентой. Тогда только она пошла поглядеться в высокое зеркало на внутренней стороне дверцы гардероба. И это было что-то поразительное, потому что она стала выглядеть совсем по-другому – такой ухоженной, такой холеной. Просто другой человек, почти взрослая девушка и совершенно незнакомая. Джудит не смогла не усмехнуться, заметив, каким довольством светится ее собственное лицо. Она подумала о своей матери: как жалко, что ее нет рядом и она не может за нее порадоваться; и в то же самое время Джудит была почти уверена в том, что мама с трудом узнала бы ее сейчас.
Дверь
