«Брате Миколае! видел еси мое великое жалованье к собе; мощно ли тобе что сотворити, масть или иное что, чтобы облегчение болезни моей?» Миколай же отвеща великому князю: «видел есми, государь, к собе твое государево жалованье великое: аще бы мочно, тело бы свое раздробил тобя ради государя, но моя мысль не имет опричь Божией помощи». Князь же велики отвратися и нача говорити детем боярским и стряпчим своим: «братие! гораздо Миколай надо мною познал мою болезнь, нечто непособная».
Будучи уже при смерти, Василий III сказал священнику: «видиши сам, что лежу болен, а в разуме своем». Конец его жизни приближался; «не нача языком изглаголывати… и тогда рука его правая не начат подъиматися… Преставижеся князь велики Василей Иванович… месяца декабря в 3»[134].
Таким образом, летописец начала XVI в. приводит почти клиническое описание хода заболевания, которое было, по всей вероятности, гнойным воспалением тазобедренного сустава (гнойный артрит). Способы лечения – обычные в то время при подобных заболеваниях – эффекта не дали (да и не могли, наверное, дать).
Вот как комментировал это в начале XIX в. В. Я. Джунковский, один из первых историков медицины России: «По случаю приключившейся Великому Князю болезни, которая, вероятно, не что иное была, как веред, помянутые врачи прикладывали к оному муку пшеничную с медом пресным и лук печеной, от чего, как пишется, болячка стала рдеть»[135].
Древнерусские летописи в известной мере позволяют нам судить о тех заболеваниях, которые были распространены в средневековой России. По количеству пострадавших преобладали тогда, как и в других странах Европы, «моровые болезни», прежде всего чума, хотя отмечались эпидемии и других заболеваний.
Чума, «черная смерть», была страшным наказанием, не щадившим никого. Так, в середине XIV в. случился «великий мор», погубивший множество людей. Он принесен был по Волге «с низу» в Нижний Новгород, откуда перекинулся в Коломну, из Коломны в Переяславль-Залесский, а на следующий год (1364) появился в Москве и во всех московских волостях. В Переяславле в иной день умирало 20–30, порой 60 и 70 человек; как свидетельствовал летописец, «а таковы дни бывали – поболе ста человек на день умирало».
Новое испытание постигло страну через несколько десятилетий. В XV в. (1417) летопись сообщает, что опять был великий мор (и, судя по всему, той же болезни – чумы) в Новгороде, Пскове, Твери, Дмитрове, Москве, многих других местах. Летописец утверждал, что «на Москве начался мор злее первого (т. е. происходившего в XIV в.), живые не успевали мертвых погребать».
Об этом же – об эпидемиях повальных болезней – говорилось не только в летописях, но и в свидетельствах иностранцев, побывавших тогда в России. Так, английский купец Джером Горсей писал, что в 1575 г. в стране было «моровое поветрие», а потом начался голод: из пострадавших «самые слабые были распределены по монастырям и больницам, где получили помощь»[136]. Немецкий
ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 267–274.
Иностранцы о древней Москве. М., 1991. С. 125.
