правильно сделала, – одобрила Кэтрин.
– Да, и надеюсь, они все еще ищут этих овец. Что за хамка! Воображают, будто по-прежнему правят страной!
– Ты не представляешь, что тут творится вокруг, – сказала Норе сестра.
– Той женщине повезло, что я не купила ее кочережки. Не знаю, что бы я ими сделала.
Дилли кипятилась, Кэтрин вторила, а Нору разобрал смех.
– Представила картину, – объяснила она.
Продолжая смеяться, она встала из-за стола. Она видела, что Кэтрин побагровела и вроде как стиснула зубы. Нора убедилась, что мальчики с кузенами все еще смотрят телевизор, и ушла в ванную, где и оставалась, пока не поняла, что смех больше не рвется из нее. Придя в себя окончательно, она вернулась и обнаружила, что Дилли Галпин ушла. Кэтрин хлопотала на кухне и, даже когда пришел Марк, почти не разговаривала с Норой. В ответ на ее невнимание Нора была сама любезность к Марку, оживленно болтала с ним. И раздражение Кэтрин прорвалось.
– Тебе-то все нипочем! Но нам приходится здесь жить, и пусть я знакома с богатыми протестантами из Ирландской ассоциации сельских женщин или гольф-клуба, и пусть они даже знают Марка по ИФА[15], а раньше знали его мать и отца, на меня они и не взглянут, если встретят на главной улице Килкенни. Не знаю, зачем мы пошли на этот аукцион.
– Какой аукцион? – спросил Марк.
– Подруга Кэтрин, Дилли, напала с кочергой на протестантку, – сказала Нора.
– Ничего подобного!
– Кэтрин, она была очень мила, – заметила Нора. – И я честно подумала, что она шутит. Трудно сидеть с серьезным лицом и слушать про каминные щипцы и овец.
– Каких овец? – спросил Марк.
Спать легли рано. Нора была рада отделаться и от собеседников, и от разговоров про аукционы, большие дома и новые стиральные машины. Ей было ясно, что с Кэтрин и Дилли говорить ей не о чем – попросту нет общих интересов. Спросив же себя, что ее саму интересует и о чем можно поговорить, она вдруг осознала: ни о чем. Тем, что стало важным теперь, поделиться было не с кем. Джим и Маргарет находились рядом, когда умирал Морис, и с ними получалось беседовать запросто: пусть они и не вспоминали больничные дни, пережитое крылось в каждом произнесенном слове. Оно висело между ними в воздухе, было настолько живо, что и говорить о нем не приходилось. Для них разговор был способом выжить, но для Кэтрин, Дилли и Марка это просто болтовня. Нора не знала, сумеет ли когда-нибудь поддерживать обычную беседу, на какие темы ей удастся говорить непринужденно и с интересом.
Сейчас она могла обсуждать только себя, и ей казалось, что все уже этим сыты. Вокруг считали, что ей пора забыть о скорби, подумать о других вещах. Она словно жила под водой, словно отказалась от борьбы, не захотела плыть к воздуху. Это было ей не под силу. Выход в мир людей казался ей невозможным, она туда и не хотела. Как объяснить это тем, кто спрашивает, как она поживает и как переносит
Ирландская футбольная ассоциация.
