и растворилась,И воду окрасила, как раскраску детскую,
А бабы горлопанили и голосили,
Что зря поистрачено средство…
Такой была чистой вода лазурная,
И небо – непритязательным.
Все мои беды казались вздорными,
Заботы – необязательными.
И так мне плылось, а ведь я, Арсений,
Плавать-то – и не умею вовсе!
Так весело было, знаете, просто весело,
Как сбежать среди дня из офиса.
Но главное, кто-то со мною был,
Кто-то плыл параллельной октавой…
А проснувшись, я совершенно забыла,
Кто там со мною плавал».
И Арсений Александрович шевелит губами,
Будто сам вспоминает какой-то сон,
Может, он тоже когда-то и с кем-то плавал,
В воде голубой бултыхался он.
Но вместо ответа он вдруг поднимает руки,
Весь коченеет и превращается в дерево,
Становится шумом, высокочастотным звуком,
Вселенной, Землей, Ватиканской империей.
И съеживаться начинает до размеров томика,
Истончается, стачивается, весь белеет…
Я молча встаю, освобождаю в серванте полку.
«Не трогай Тарковского, он болеет», —
Кидаю мужу рассеянно через комнату,
Муж еле кивает и допивает чай.
Озеро тает, сознаньем привычно схлопнуто,
Опавшие листья в тарелке моей молчат.
"Понимаешь, такое дело, тут – плачь, не плачь…"
Понимаешь, такое дело, тут – плачь, не плачь,
Но – возьмешь стакан, если хочешь пить.
Расскажи-ка мне, птица, угрюмый грач,
Как же дальше-то с этим жить?
Вроде прост стакан, не хрусталь, – стекло,
В подстаканнике тусклом, недорогом.
Только что, скажи, из него стекло,
Что такое, ответь, из него стекло,
Чего нет ни в одном другом?
Там вода – не вода. Не вино и не спирт,
Не огонь, а – разжиженный кислород.
Расскажи-ка мне, птица, где воздух спит —
Не проворонить бы случаем поворот!
Как легко – дневать, подавив зевок.
А не спать совсем – ты поди ж, хитро.
Но чьим пухом набиты перины его,
Чьим же пухом набиты перины его,
И чье кружится здесь перо?
Если б тот стакан – вполовину пуст…
Но внезапно – дна застекленный дом.
В нем – для птицы угрюмой чернеет куст,
Моего лица отраженье в нём.
Отраженье пьет ледяную зыбь,
Обирает с птицы созревший пух.
А в стакане – стайки воздушных рыб,
Золотые стайки воздушных рыб
И невидимый их пастух.
"Немощность слов «не могу»…"
Немощность слов «не могу»
Чернеет дырой в снегу.
Безнадежней иглы в стогу,
Глупее сабо в пургу.
Безразмерная, безраздельная
И безрадостная, как ни глянь —
Сила слов этих – неподдельная
И прозрачная, как стакан.
Я
