меня зайти вместе с ним в кабинет директора:
– Поздравляем Вас, Ростислав Николаевич, с поступлением в аспирантуру. Товарищ Туркин и другие очень Вас аттестуют. Надеюсь, и нам Вы поможете…
– В чем я могу помочь?
– Будто не понимаете, Ростислав Николаевич? Будет начало учебного года. Надо выступить…
– О чем?
– Как о чем, Ростислав Николаевич? Надо разоблачить существовавшую на сценарном факультете враждебную группировку: Майский, Ласкин, может быть, еще кого-нибудь назовете. Вам же виднее. Ведь вместе учились, разговаривали о том, о сем, вот и припомните, назовите. Можно и с других факультетов. Вам же виднее…
Что я бормотал в ответ, не помню. Открыто сказать, что никаких подозрений не имею и выступать не буду – не посмел. Выскочил из кабинета как пьяный… Что делать? И знают ли «они» о Зильберберге?
Выступать я, конечно, не буду. Черт с ней, с аспирантурой. Но ведь… смыкается круг?
Пошел к Туркину. Разумеется, он не стал советовать выступить, но и что делать, посоветовать не мог. Назавтра я пошел в военкомат. Торжественную бумагу порвал. Об аспирантуре ничего не сказал. Просился в кавалерию. Назначили в авиацию. Почему?
Через несколько дней остриг волосы и явился «с вещами».
Сергей Васильевич Комаров
Радость открытий
С.В. Комаров
В институте дело развивалось. Рядом с фильмотекой был большой зал. Его в прошлом московское студенчество (белоподкладочники) использовало для пирушек в Татьянин день, в дни тезоименитства царских особ. Он был под самой крышей на четвертом этаже (при перестройке «Яра» под гостиницу его снесли вместе с куполом). Этот зал выбрал С. М. Эйзенштейн для своих лекционных занятий. В нем отгородили угол для кафедры режиссуры. В 1932 году Эйзенштейн вернулся из США. На студии постановку ему не давали, и он с увлечением взялся за педагогику. Лекции Эйзенштейна привлекали всех. Большая аудитория наполнялась до отказа. А когда Сергей Михайлович был свободен, часто заходил в фильмотеку (она была рядом). Он очень любил смотреть иностранные фильмы, их мы с Вилесовым покупали на вес в прокатных конторах. В фильмотеке была передвижка, монтажный стол, маленький экран.
Приезжая на занятия в ГИК, Эйзенштейн заходил и спрашивал: «Есть что-нибудь новенькое?». Просматривая фильмы, он их комментировал, а я брал «на вооружение» его рассказы о немецком, французском и американском кино. Характеристики немецкого экспрессионизма, французского авангарда, данные Сергеем Михайловичем, я пересказывал в своих лекциях. Ф.П. Шипулинский ушел на пенсию, и я начал читать курс «Истории зарубежного кино» на всех факультетах. Сергей Михайлович помог мне составить программу курса, в котором рассказывалось о немом кино пяти стран мира. Первые десять лет – с 1895 по 1905 год – была предыстория, ас 1910 года стали выкристаллизовываться творческие фигуры во Франции, Германии, США, Италии. Всего на
