style="font-size:15px;"> 17 декабря 2068 года
12-40
В третьей чашке кофе, по большому счету, нужды не было – сонливость отступила.
Мартин задумчиво посмотрел на дымящийся напиток. Поболтал в нем ложечкой из прессованных опилок, а затем вовсе отставил. Автоповар, конечно, готовил неплохой суррогат, но в больших количествах напиток начинал напоминать приправленный сливками деготь.
Возможно, позже болтливый итальяшка угостит его натуральным. Может, и не натуральным вовсе, но Лучано Черепаха творил с варкой такое, отчего средневековые алхимики позеленели бы от зависти. Так что днем Мартин, может быть, с удовольствием вольет в себя еще чашечку. Но это значительно позже, когда агент соблаговолит дать знать, что зафиксировал возвращение любимого клиента.
Он подошел к окну, задумчиво разглядывая проносящиеся над Фостер капсулы такси. Понаблюдал за спором грузчиков через улицу, проводил взглядом бронированный полицейский соратобу. Понизил прозрачность стекол до минимума. Кондиционер нагнетал в квартиру осеннюю свежесть, а она совсем не гармонировала со слякотно-серой, повышенно-депрессивной картиной за окном.
Вылив кофе в раковину, Мартин вернулся в гостиную. Час дремы вернул ему немного сил. И если и не позволил полностью избавиться от давящего джетлага[5], то дал хотя бы тень иллюзии.
Синие спортивные сумки по-прежнему стояли у входной двери. Расстегнута была только одна.
Взгляд Данста скользнул на журнальный столик в форме китайского символа Инь-Ян. На нем, в мрачном пространстве черной запятой, лежали два предмета – мобильный терминал, не успевший запятнаться в инфоспатиуме, совершенно новехонький, с еще не содранной защитной пленкой; и плоский дипломат с окованными жестью уголками.
Мартин вспомнил собственные слова про старомодность, чуть раньше сказанные им мистресс Тунде. Задумался, насколько опасной, невыгодной или инерционной может со временем стать его ретроградность. Неспешно обошел стол, присаживаясь на диван.
Он так и не научился понимать коллег, предпочитавших сухие безжизненные цифры на мониторе. Удовлетворявшихся ровненькими строчками нулей, мгновенными переводами, распечатками счетов, не подкрепленных наличкой или увесистыми слитками… По их мнению, что в равной степени обижало и казалось забавным, Данст оставался динозавром, артефактом ушедшей эпохи. Невротиком, не доверявшим банкам инфоспатиума.
Потому что в личной системе ценностей на втором месте после своего дома Мартин любил наличные деньги. Именно наличные – аккуратные пачки новеньких и не очень купюр, запах краски и тяжесть банкнот в руке. Пропуска в мир тех, кто не готов связываться с налоговиками и службами безопасности финансовых структур. Дорогостоящее приложение к настоящей свободе и отсутствию контроля, средство открытия многих дверей…
Когда Данст держал в руках несколько пузатых, словно новорожденные крепыши, пачек, он с предельной четкостью представлял, ради чего живет,
Синдром смены часовых поясов.
